Владимир Кулаков - Песочные часы арены

– Он ему – бац! Тот: «A-а!» Падает! Эти из засады «та-та-та, бабах!..» Они на коней и: «Ура-а-а!..»

– Дядя Вень! А что Чингачгук?

– Что… Тот хитрый, затаился! Ползком, ползком за скалу. Оттуда стрелой «на!» Этот брык с лошади…

Света любовалась домашним театром мимики, жеста и лаконичного слова. Она не мешала, понимала, что ее сын и муж сейчас не здесь, они находятся в центре событий, о которых с жаром рассказывают друг другу, привирая и размахивая руками. Дело доходило и до споров, когда Пашка, вдруг, обвинял своего отчима в вымысле.

– Не-е, дядь Вень! Такого там нет! Я же читал.

– Как нет? Есть! – Уличенный и пойманный за язык, выкручивался, как мог. Сочинял алиби по ходу повествования. – Это же и так понятно, зачем писателю бумагу изводить! Куда они могли еще поехать, конечно, в свой лагерь. А что там делать с пустыми руками, вот они Чингачгука поймали, связали и с собой. Потом с гуронами или делаварами договорились, обменяли на своих.

– Ага, на уже оскальпированных и потом чудом воскресших…

– Да ну тебя, чего ты понимаешь! – дядя Веня обиженно сопел, а Светлана хохотала в голос. «Мойте руки, команчи, и скачите за стол…»

Но попала в Пашку и засела в нем не острая индейская стрела, не сжигающий все на своем пути лазер гиперболоида инженера Гарина, а «Зеленый луч» Жюля Верна. Он поселился в его сердце и не собирался оттуда исчезать. Луч снился. Почти каждый день. Пашка просыпался радостным – он видел его, видел! Но потом понимал – сон…

Лет с десяти Пашка стал собирать вырезки из газет и журналов обо всем загадочном. У него в книжном шкафу лежали три толстенные папки с материалами об НЛО, полтергейсте, левитации, телекинезе, телепортации, телепатии и прочих «теле». Но более всего его интересовали загадки Бермудского треугольника. Он так загорелся идеей побывать там, заодно увидеть солнечный феномен – Зеленый луч, который появляется только в море, что заявил родителям: он бросает цирк, жонглирование и отправляется к бабушке в Севастополь, в Нахимовское. Он будет моряком!..

Со временем эта блажь (по выражению дяди Вени) прошла, но мечта осталась. Пашка бегал вечерами на крыши домов смотреть закаты. Летом, у бабушки в Севастополе часами высиживал на возвышенностях Херсонеса, ожидая, когда солнце начнет топиться в Черном море. Он ждал. Ждал встречи с лучом…

Бермуды! Треугольник! Пашка трепетал от одного упоминания об этом месте…

Он периодически доставал из шкафа заветные папки, раскладывал вырезки из газет и журналов, читал, уносился в свои фантазии, представлял и содрогался от непознанного. Сегодня он открыл самую первую папку и впился глазами в текст:

«…Первой жертвой Бермудского треугольника принято считать крупное французское судно “Розали”, которое нашли брошенным возле Багамских островов в 1840 году. А в 1871 году в океане между Азорскими островами и Португалией была обнаружена бригантина “Мария Селеста”. Как и в случае с “Розали”, она была брошена командой по неизвестной причине. Авторы по-разному описывали обстановку на покинутом судне, но всегда отмечали, что на борту “Марии Селесты” все было в полном порядке. “Мария Селеста” стало именем нарицательным, создав образ корабля-призрака»…

Пашка повел плечами, словно ему неожиданно стало зябко, отложил прочитанное и взял следующую вырезку.

«…В январе 1921 года недалеко от Северной Каролины обнаружили севшую на отмель шхуну “Кэрролл А. Диринг”. Таинственное исчезновение экипажа полностью повторяло историю “Марии Селесты”: на плите стояла нетронутая еда, внутри не было ни одной живой души, кроме двух кошек»…

– Как такое может быть? Почему? Что там происходит? – Пашка рассуждал вслух, крутил головой и продолжал читать. Теперь уже о пропавших самолетах.

«…“«Мария Селеста> от авиации”. Именно так пресса назвала исчезновение звена из пяти бомбардировщиков “Эвенджер” в 1945 году, которое стало величайшей тайной в истории мировой авиации»…

Пашка читал и будто смотрел захватывающее кино. В его ушах, словно в наушниках, звучали испуганные голоса молодых летчиков. Под ними был бескрайний свинцовый океан и ни намека на хоть какой-нибудь клочок земли. Они потерялись! Все пять экипажей. Ни у кого навигационные приборы не работают. Топливо заканчивается! Паника.

Командир звена Тейлор кричит диспетчеру:

– У нас аварийная обстановка! Очевидно, мы сбились с курса. Мы не видим земли… повторяю… мы не видим земли. Мы не знаем, где сейчас находимся. Мы не знаем, где Запад. Ничего не получается… странно… Мы не можем определить направление. Даже океан выглядит не так, как обычно!..

Вскоре Тейлор замолчал навсегда. Командование отправило на поиски разведывательный самолет «Маринер», но и он исчез. Была начата полномасштабная поисковая операция: более трехсот самолетов и кораблей прочесывали каждый квадрат воды и неба, где могли быть «Эвенджеры» и «Маринер», но тщетно…

Пашка сидел, ошарашенный прочитанным и «увиденным», переворачивал вырезку за вырезкой и все больше понимал, что то, о чем он сейчас читает, есть суть чего-то одного, непознанного – Великого! Но ЧЕГО?..

В следующей газетной вырезке скупо сообщалось: «Исследователи из Саутгемптонского университета в Великобритании предположили, что причиной кораблекрушений в Бермудском треугольнике были тридцатиметровые “волны-убийцы”…»

Пашка покачал головой: «Волны волнами, это о кораблях. А как и куда исчезают самолеты? До их высоты волнам ну никак не добраться. Что-то не то». Интуитивно он чувствовал, что ответ где-то рядом – руку протяни!..

Пашка вышел из метро. Огляделся…

Вечер. Машины бесконечным разноцветным караваном с монотонным гулом тянулись к местам ночевок.

Люди, опустив уставшие плечи, брели к остановкам автобусов, исчезали в подземных переходах и за вертлявыми дверями метро. Обыкновенная московская жизнь угасающего, почти прожитого дня.

Пашка покрутил головой. Домой не хотелось. На противоположной стороне высилась стеклянная громада цирка, где прошло его детство и юность. Всё было там. Бесконечные репетиции, первый выход на профессиональный манеж, поздравления с выигранными международными конкурсами, первые сердечные увлечения. Пенсия родителей. Уход Костюка. Увольнение Пашки из этого цирка по собственному желанию. Хотя большого желания тогда не было – так легла карта. Не игральная. Скорее – контурная. Где очертания жизненных берегов были обозначены хитросплетениями людских взаимоотношений. Пашка сторонился подобного, избегал цирковой «кухни». Его интересовал только манеж. Когда же пришло время выбирать, за кого он: за «красных» или за «белых», Пашка определился: «Иду к батьке Махно». И написал заявление…