Надежда Нелидова - Декабристка

Мы были дружны, собирались после школы, носились по району как стайка воробьёв – такие же горластые, голодные, взъерошенные, в серых одежонках. Дел было невпроворот: успеть поиграть между сарайками и поленницами в прятки, сбегать посмотреть на репрессированных немцев. Они строили район жилых двух- и трёхэтажек. Да каких: крепоньких, нарядных, оштукатуренных в весёлые жёлтые, голубые, розовые и зелёные цвета.

Матери и бабушки давали нам хлеб, овощи с огорода и бутылки молока: «Суньте там им. Тоже ведь люди. Только бутылки назад принесите». Охрана смотрела на это подкармливание сквозь пальцы.

Ещё нужно было успеть к пивнушке, где разыгрывались жизненные, семейные драмы. Безрукие, хромые инвалиды на костылях, а то и на тележках, чокались стаканами, растягивали гармони, вспоминали минувшие дни, угощали нас карамельками. Когда темнело, их разводили или, взвалив на закорки, растаскивали по домам жёны. Кто плакал, кто ругался и награждал мужей тычками, кому-то самим попадало от буйных супругов. Но они были счастливы: ведь большинству женщин некого было вот так тащить, а в комодах лежали лиловые, расплывшиеся от слёз похоронки.

***

Так вот, о школе. Я считалась сильной ученицей. У нас была благополучная, крепкая полная семья, избежавшая ужасов войны. У отца была бронь, мама работала в столовой. В один день моя жизнь – не только школьная, а вообще жизнь – чудесным образом преобразилась.

К нам в класс вошла – нет, впорхнула, влетела – Она. Учительница русского и литературы, и наш новый классный руководитель. Все преподавательницы тогда одевались одинаково: в унылые, точно припорошённые пылью серые, чёрные, коричневые костюмы. Седые пучки на головах одинаково забраны под костяные гребни.

А эта девушка была как нездешний цветок среди жухлой травы. И имя носила цветочное: Маргарита. В подтверждение имени, головка у неё была пышная, махровая, слишком ярко- рыжая для натурального цвета. Запах трофейных (а каких ещё тогда?) духов облаком накрыл класс до последней парты – я даже не могу подобрать эпитет к тому запаху!

Маргарита была высокая и тонкая, тянулась вверх как стебелёк. На ней была кружевная блузка, довольно короткая узкая юбочка и туфли на высоких каблуках! И голые, очень розовые и гладкие длинные ножки – мы ахнули. Это были невиданные в то время прозрачные чулки.

Я не знаю, наверно, ей пришлось выдержать баталии в директорском кабинете по поводу чулок, и длины и ужины юбки, и прозрачности блузки, и кудрявости волос. Но, видимо, кто-то большой за ней стоял. Против этого большого директор, завучи и весь педсовет были бессильны.

***

Я как примерная ученица сидела за первой партой. И могла лицезреть её в полутора метрах от себя, и видеть нежность её розовой кожи, и погрузиться в аромат чужестранных духов. Однажды я забыла дома ручку – она дала свою. Я нюхала её весь урок, а потом не мыла руки неделю и нюхала пальцы.

Она сразу выделила меня среди прочих. Я первой принесла ей тетрадку со своими стихами. О чём? О выдуманной несчастной, роковой любви, конечно – о чём ещё может писать шестиклассница?!

Как ты меня нашёл

В день несчастливый вдруг?

Ты как из детства пришёл,

Милый единственный друг.

Ты, как и детство моё,

Так же щемяще мил,

Ты, как и детство моё,

Мало на свете пожил.

Ты, как и детство моё,

Рано из жизни ушёл.

Счастье, что ты меня

Хоть ненадолго нашёл.

И даже такие:

Какая гиблая ночь!

Ну чем мне тебе помочь?

Под мёрзлым пластом земли

Не слышишь моей любви.

Возьми тепло моих рук,

Единственный мёртвый друг.

Какие мученья вокруг,

Какой заколдованный круг.

А кому мне было показывать свои стихи? Не другим же учительницам, одетым в заскорузлые, перешитые из мужских серо-коричневые пиджаки.

Они бы забили тревогу, вызвали родителей, объявили пионерское собрание. Заклеймили бы меня: «Какое упадничество, какой чуждый дух! Где в стихах советская Родина, берёзки и трактора, где передовики производства и пионерская дружба? Где счастливое детство и товарищ Сталин, наконец?!»

Да меня бы распяли в актовом зале под портретами русских классиков – хотя нет, нельзя поганить актовый зал. В туалете над унитазами мне, прокажённой, было место.

Маргарита села со мной рядом за парту, введя в полуобморочное состояние своими духами. И, водя чистым розовым пальчиком по страницам, разобрала стихотворение и его недостатки. И сказала, чтобы я не бросала стихотворчества.

А на осеннем балу мне дали собственный номер, и я читала задыхаясь от волнения, перед старшеклассниками:

Нежные белые руки

Треплют за холку коня.

«Эй вы, ленивые слуги,

В путь проводите меня!

Туже стяните подпруги.

Женское платье – сжечь!»

Тонкие нежные руки

В ножны задвинули меч.

Шлем на кудрях золотистых,

Плечи закованы в бронь.

Глазом косит кровянистым,

Топчется взмыленный конь.

Маленький доблестный рыцарь

С ясной лазурью в глазах

Годы и месяцы мчится.

Конь уж едва на ногах

Держится в бешеной скачке.

Но, словно дал он зарок,

Крепче сжимает уздечку

Маленький храбрый седок…

И директор, сощурив слепые за толстыми стёклами глаза, не спросила: «Куда это, интересно, мчится всадник у Крошевой (моя тогдашняя фамилия)? Уж явно не в сторону светлого будущего и коммунизма на всей планете».

Не знаю, как Маргарите сошло с рук это самоуправство. Может, осенний бал – не такое уж официальное, патриотическое мероприятие. А может, потому, что Сталин умер уже как полгода.

Не слушайте, кто сейчас про него говорит. Это очень неоднозначная личность. Тогда плакал весь город. Полдня волчьи ревел заводской гудок.

В школе собрали линейку. Не стесняясь, утирали слёзы мужскими клетчатыми носовыми платками директор, завучи и учителя. Хлюпали носами девочки из класса. Дома плакали мои мама и папа, рыдали калеки у пивнушки.

***

Но дальше про Маргариту. О, с каким восторгом я вприпрыжку неслась в школу! Каждый день для меня был Счастье. Счастье видеть Её.

Заглядывала в учительскую раздевалку и ликовала, видя милое, милое персиковое расклешенное пальто. Но не было меня несчастней и безутешней, если то пальто отсутствовало. В душе тотчас образовывалась тоска и вселенская пустота. Это была идеальная, чистая любовь – обожание ученицей Учительницы, девчонкой – Прекрасной Дамы.

У нас тогда уже ввели совместное обучение. В классе среди года появился мальчик из бедной семьи. Одет во всё старенькое, грубо штопанное, мятое.