Равиль Садыков - Прощание с детством. Или как жить с перевёрнутой головой?

Как рассказывал, мне мой дядя, который, по сути, и спас мною жизнь, пробежав со мной на руках около пяти километров (такое было, примерное, расстояние от их дома, до больницы), что, когда он вбежал в приемный покой, я уже не подавал никаких признаков жизни. Я этого не помню, потому что был слишком мал.

Без лишней «скромности» скажу, что боль в моей жизни занимала не самое последнее место.

Я уже родился больным и недоношенным. И, потому, не отличался крепким здоровьем. Виной тому была соляная кислота, которой пользовались в то время археологи, для работы с артефактами, найденными в земле, очищая их от грязи и глины. Мама была археологом и будучи беременна мной работала с кислотой. Она не знала, каковы будут последствия.

А возможно, всему виной то обстоятельство, что я родился в воскресение, да еще утром. По моему твердому убеждению, воскресение не самый подходящий деть для рождения, хуже, чем понедельник. Помине, как в песенке: «…не идут дела, видно в понедельник их мама родила». Так вот воскресения ничем не лучше. Назовите мне хоть одного нормального человека, родившегося в воскресение. Думаю, таких людей мало, а если такие и есть, то все они потенциальные неудачники. Хотите поспорить? Пожалуйста.

Фигурой и внешностью, я больше походил на девочку. Меня, даже, в детстве родители обряжали в девчоночьи платья, а на голову повязывали бантик. Им, почему-то, хотелось, чтобы я был девочкой. Думаю, что вся мая жизнь – это сплошное недоразумение, и само мое пребывание на этом свете полная безнадега. Видимо, что-то там, наверху, в небесной канцелярии, пошло не так, не нормально. В детстве я переболел всеми мыслимыми и немыслимыми болезнями. Я, как ходячий медицинский справочник. Спросите меня о любом заболевании, и я вам, не моргнув глазом скажу, что я уже болел подобным заболеванием, или же кокой ни будь одной из его разновидностей.

Вспомните героя рассказа Джерома К. Джерома «Троя в лодке, не считая собаки», который выяснил, что болел всеми болезнями, указанными в толстом медицинском справочнике, вплоть до – родовых куликов. Так вот это я и есть, за исключением, правда – родовых куликов. Только в отличии от этого книжного господина мои болезни были самыми настоящими.

Мое слабое здоровье могло бы стать темой не одной диссертации, а описание симптомов превратились бы в стопку толстенных и тяжеленых томов.

Сколько себя помню – я все время болел. Болел и лечился. Выздоравливал, и снова заболевал.

Не удивительно, что девушки не хотели дружить с таким хиляком.

Кому нужна – «ходячая медицинская энциклопедия».

Меня с полной уверенностью можно было бы назвать ходячим несчастьем.

Но болезни приходят и уходят. Разве, что хронические, которые остаются с нами навсегда.

А вот боль потери, она никуда не уходит. Мне рано пришлось столкнуться с болью потерь. С тем, когда из твоей жизни, навсегда, уходит близкий для тебя человек. Так, до конца и не насладившись детством, мне пришлось начать быстро взрослеть.

Смерть была слишком частой, незваной «гостьей», в нашем доме.

Мое первое прощание с детством состоялось далеким морозным, декабрьским утром одна тысяча – впрочем, неважно какого года. Теперь это время еще принято называть: эпохой «великого» застоя или «тоталитаризма», но тогда я еще и не подозревал о существовании всякого рода: – измов. Для меня это было время моего детства. Как равно и то, что утро, когда не стало отца, полностью перевернуло всю мою дальнейшую жизнь, сделав крутой вираж она помчит меня в совершенно ином направлении. Как и, в одинаковой степени, изменится жизнь всей нашей семьи. Что, рано оставшись без отца, я рано узнаю, что такое бедное существование, почти нищета. Нет мы не сидели на улице с протянутой рукой прося милостыню, но часто, бывало, так, что у нас не было денег, чтобы купить еду. Что ужин, может состоять только из одной головки лука с солью, и куска черного хлеба. Что весь твой гардероб – это единственные брюки, которые ты будешь носить и в праздники, и в будни дни, то же касалось и обуви, и рубашек, и всего остального. И это правда.

Не подумайте, что я пытаюсь таким способом «выбить» из вас слезу. Плохая она или хорошая, но это моя жизнь и другой у меня не было и не будет. Возможно, найдутся и такие, которые скажут:

«Вранье, такого не бывает».

Отвечаю:

«Эти господа глубоко заблуждаются». К большому сожалению, а может и к счастью.

Нам трудно понять и принять многие вещи, до тех пор, пока мы сами по-настоящему не столкнемся с ними сами.

Я хорошо запомнил: вечер; идущий за окном снег; одиноко болтающийся в темноте фонарь, раскачивающийся из стороны в сторону, словно маятник на единственном фонарном столбе и тускло освещающем пустынную улицу; замерзшее окно. Мама, хлопочущая на кухне. Я сижу на широком деревянном, выкрашенном белой краской, подоконнике, хрущевской блочной пятиэтажки, у замерзшего окна и протираю пальцем отверстие в морозном узоре. Затем через это небольшое пятно, пристально, вглядываюсь в темноту. Маленькие снежинки, пролетая через полосу света, прочерченной в темноте, фонарной лампой и медленно кружась ложатся на землю. И, вот в конце улицы появляется невысокого роста, энергично размахивающая руками фигура, неся в руке светло-коричневого цвета дерматиновый портфель, с большой металлической застежкой и длинным «язычком». На голове у отца коричневого цвета норковая шапка, запорошенная снегом, предмет особой гордости, которую сшили по случаю того, что мамину шубу, купленную еще в студенческие годы, поела моль. Единственное на что она теперь годилась это на пару скромных шапок ушанок, хотя и это по тем времена считалось несказанной роскошью, и воротник к серому отцовскому драповому пальто – сшитому на заказ. Отец ходил, всегда, очень быстро, слегка наклоняясь вперед всем своим корпусом, так, что казалось, будто ноги просто не успевают за собственным туловищем.

– Папа! – закричал я, и быстро спрыгнув с подоконника, чтобы открыть ему дверь. Обычный вечер, обычной семьи. У всех было хорошее настроение. За окнами шел снег и было холодно, а в доме тепло и уютно. Назавтра, в нашей семье намечался праздник – день рождение отца. Съедутся все родственники и это торжество будет отмечаться с большим размахом, как в прочем и все торжества в нашем доме, отмечающиеся доселе. У отца было большая семья: братья, сестры, множество родственников и друзей. Празднество, как правило, затягивались на несколько дней. Начавшись в нашем доме, оно могло абсолютно непринужденно, плавно, перетечь совершенно в другое место, и даже в другой город, находящемся от нас за сотни километров – это было в порядке вещей. Как и то, что наша небольшая двухкомнатная квартира общей площадью в шестьдесят пять квадратных метров, всегда была полна народу: родственники, приезжающие в город по своим делам; родственники родственников; друзья, а порой и совершенно посторонние люди. Студенты – которых в нашем доме перебывало великое множество, так как мои родители были преподаватели ВУЗа, и чувствовавшие себя совершенно вольготно. Они приходили в нашу квартиру в любое удобное для них время: днем, вечером, ночью и рано утром. Самое главное, что все это считалось вполне нормальным и, в порядке вещей. Мне и самому в ту пору казалось, что жизнь должна быть именно такой, какой вели ее мои родители – в постоянном движении, неугомонная. Мы сами спали на полу и ели черный хлеб, посыпая его сахаром, но для каждого в нашей семье находился уголок для ночлега и еда.