Леонид Бежин - Подлинная история Любки Фейгельман

– А вы что скажете, моя милая? – королева вдруг заметила, что серебряный колокольчик сейчас упадет со столика, и поправила его.

– Позвольте мне сесть, – Альфонсина показывала, что у нее были особые причины для этой просьбы.

– Конечно! Разумеется! Зачем вы спрашиваете? Вы как члены королевской семьи не нуждаетесь ни в каких разрешениях.

– Мы уже не члены вашей семьи, – сказала Альфонсина, продолжая стоять, но затем все же села на краешек золоченого кресла и в оправдание добавила: – Я беременна.

– Что?! – резко вскрикнула Ядвига, но тотчас справилась с собой и продолжила спокойным тоном: – Это приятная новость. Ваш будущий малыш займет подобающее ему место в очереди наследников трона. Да, я такая старая, что образовалась длинная очередь. Между прочим, сегодня я принимаю соболезнования, – королева умела как бы между прочим напомнить о самом главном.

– Еще раз поздравляем… – принц счел, что после утреннего поздравления и вручения подарка с его стороны достаточно лишь сдержанного поклона.

Альфонсина же вообще промолчала.

– Так, стало быть, все решено. Вы отказались от своих несуразных планов. Не будете же вы рожать где попало.

Королева обменялась со мной многозначительным взглядом, словно я один был достаточно трезв, чтобы с ней согласиться.

– Будем, – ответила принцесса так, что моя трезвость как надежная опора для монархии полетела в тартарары.

Из дальнейшего разговора я приведу лишь отдельные реплики, а остальное перескажу, чтобы не утомлять читателя, а главное, избавить его от бурных восклицаний и запальчивых выкриков спорящих сторон.

На вопрос королевы, что они намерены делать, покинув дворец, Альфонсина ответила: «Работать», из чего следовало, что во дворце они занимались всем чем угодно, но только не этим. Ядвига пыталась им растолковать, что члены королевской семьи не работают, как плотники, маляры, паркетчики, каменотесы, циркачи под куполом цирка (почему-то ей припомнились циркачи, которых она видела лет двадцать назад).

– Что же они делают? – спросила Альфонсина, словно все виды полезной деятельности были разобраны упомянутыми Ядвигой плотниками, малярами и паркетчиками, а на долю королевской семьи ничего не осталось.

– Они исполняют возложенные на них обязанности и… пребывают , – королева произнесла это слово с особым благоговением, как будто оно обозначало наивысший вид деятельности.

Альфонсина не удержалась и прыснула в кулак. Принц при этом попытался заслонить ее собой, но она вывернулась из-за его спины и продолжила свой спор с королевой:

– Где пребывают? В чем? Как можно просто пребывать?

– Это совсем не просто, поскольку требует значительных усилий.

– Каких усилий? Физических? Умственных?

– Духовных, – произнесла королева в полном сознании того, что для невестки нет более чуждого слова.

Альфонсина не стала это отрицать.

– В школе, где я училась, наш молодой, либеральный священник говорил, что терпеть не может, когда настойчиво произносят это слово. За этим словом ничего не стоит, кроме ханжества и лицемерия. Есть слово вера , но слова духовность нет. Его придумали те, кто ни во что не верят.

– Во что же ты веришь, голубушка? – напевно осведомилась королева.

– В любимую работу. Я уже снималась и хочу сниматься в кино.

– И, конечно, мечтаешь о Голливуде. Во что же еще ты веришь?

– В семейное счастье, воспитание детей и… истинную демократию. В воспитании детей мой отец был деспот. А я демократию обожаю еще больше, чем танцы.

Ядвига не пожелала разбираться в том, что Альфонсина обожает больше, а что меньше, и спросила:

– А в святость монархии ты уже не веришь?

– Простите, королева, но монархия – соломенная кукла, которую сжигают с наступлением весны. Еще раз простите.

– Если ты так думаешь, то почему бы тебе не устроить у нас цветную революцию или что-то подобное? Королевское же семейство со всеми наследниками престола немножко расстрелять , как выразился один большевичок о расстреле царской семьи в России: «Мы их немножко расстреляли». Прелестно. Кстати, он тоже был демократ и весьма передовых взглядов.

– Россия от нас далеко.

– Не дальше, чем Африка, моя милая.

– Вы не можете мне простить, что моя мать была африканкой. И все равно за Востоком – будущее. И за Африкой – будущее.

– О ужас! – королева схватилась за голову. – Я потому не бываю больше в Париже, что там – сплошной Восток. Неужели и в нашем королевстве так будет? Я этого не переживу.

– Чтобы этого не случилось, мама, – Сальвадор назвал бабушку матерью не столько из солидарности с ней, сколько из солидарности с женой, – вам надо, похоронив меня, поставить памятник одному святому.

– Ты что – помирать собрался? Не позволю. Только после меня.

– Вот и помереть теперь нельзя.

– Да с чего тебе помирать?

– Мне последнее время часто бывает грустно и преследуют тревожные мысли.

– Ах, оставь! У тебя скоро первенец родится. Правда, его уложат не в колыбель, а в дорожный рюкзак.

– И все-таки поставьте. Не пожалейте на это средств. Казна не оскудеет.

– Святому не нужны памятники. Монархии же нужны воодушевляющие примеры и прекрасные мифы.

Далее королева сказала, понизив голос и ни к кому конкретно не обращаясь, что собирается совершить паломничество в Италию на гору Альверно, где побывал святой Бонавентура. После этого удовлетворенно вздохнула, словно главное было теперь высказано, и добавила, обращаясь ко всем, кто хотя бы немного понял ее слова:

– Царская семья спаслась от расстрела в нашем королевстве. Умерла своей смертью и похоронена в горном монастыре. Принцесса Даная не раз бывала на ее могиле.

Передаю слова королевы, как я их слышал, не пытаясь вникнуть, миф это или воодушевляющий пример.

На следующий день, лишь только погасла иллюминация и умолкли салюты по случаю принятия королевой соболезнований (они же – поздравления), она созвала Государственный Совет. Начальник тайной полиции, министры, Главный казначей и Особо Доверенное Лицо, скрывавшееся под маской (никто не знал, кто это), явились в париках и при шпагах. Королева ждала их вместе с госпожой Штигли, ее лучшей подругой, ревностной католичкой, мистически настроенной особой, которая последнее время стала Ядвиге очень близка.

Я не присутствовал на этом секретном заседании, но антураж, поведение участников, привычные для них жесты и позы мне давно знакомы. К тому же сквозь войлок, настеленный у меня под паркетом, я хорошо различал голоса.

К примеру, я услышал (разумеется, совершенно случайно), что Ядвига открыла заседание фразой:

– Господа, принц Сальвадор и его жена собираются сложить с себя королевские полномочия и покинуть дворец.