Леонид Бежин - Подлинная история Любки Фейгельман

Что тут началось! Члены Государственного Совета загудели, зароптали, закашляли и задвигали стульями, что означало высшую степень изумления. Раздались голоса:

– Это невозможно…

– В это нельзя поверить…

– Как покинуть? Это государственное преступление…

– Покинуть через канализационную трубу, – королева редко острила, а если все-таки позволяла это себе, то лишь с самым спокойным лицом и невозмутимым видом.

– Да уж разве что…

– Для них это самый подходящий способ.

– Теперь они и так по уши в дерьме.

Ядвига спокойно ждала, когда все выскажутся по поводу ее остроты, а затем с угрожающей вкрадчивостью спросила:

– А вы и не знали об их планах? И министры не знали, и наша доблестная тайная полиция, и Особо Доверенное Лицо? Выходит, что лишь я одна узнаю об этом, да и то почти случайно. Вы же все – именно вы – по уши в дерьме.

– Ваше Величество, я знал, – начальник тайной полиции в свойственной ему манере привстал и поклонился.

– Почему же не доложили?

– Ждал развития событий.

– Ну и к чему эти события привели? Вам это известно? Насколько можно судить по вашему смущенному молчанию, нет, неизвестно. Так вот вам последняя новость: эта, простите за грубость, мартышка Альфонсина ждет ребенка, – Ядвига, обычно сидевшая прямо, откинулась на спинку кресла, что означало высшую степень удовлетворения произведенным ее словами убийственным эффектом. – Что вы теперь мне промычите?

Каждый из присутствующих готов был подхватить сказанное другим, но открыть рот первым не решался. Лишь Особо Доверенное Лицо, скрывавшееся под маской, в полной тишине произнесло скрипучим старческим голосом:

– Ваше Величество, позвольте напомнить, что мы не коровы, чтобы издавать мычание. Полагаю, что будущей матери следует устроить веселенькую горную прогулку.

Все подхватили, лишь бы не молчать, поскольку тишина становилась невыносимой:

– Прогулку…

– Горную прогулку…

– В окрестностях монастыря…

– Ни за что, – ответила на это королева – ответила явно с молчаливого согласия госпожи Штигли, после чего не раз еще повторила: – Ни за что, ни за что. И теперь никому не удастся вовлечь меня в заговор. Я пролила столько слез над портретом Данаи, что больше не выдержу, – а минуты волнения, подобные этой, у Ядвиги подрагивала челюсть, приоткрывался рот и становилась заметна сломанная коронка на переднем зубе.

– Успокойтесь, – кто-то подал ей воды.

Королева отпила глоток и продолжила:

– К тому же мой внук Сальвадор… мне кажется, он потому-то и согласился уйти из дворца, что ему известна истинная причина смерти матери. Недаром он стал так часто заговаривать о собственной смерти.

– Как же быть? – спросили все в один голос.

– Думайте. На то вы и Государственный Совет.

Особо Доверенное Лицо вытерло пот на лбу, мелким бисером выступивший под маской, и вместе со стулом сдвинулось немного в сторону. Сдвинулось, чтобы солнце из окна не било ему в глаза.

– Ясно одно: допустить всего этого нельзя. Уход принца развяжет руки, а заодно и языки оппозиции. Станут требовать демократических реформ, больших полномочий для парламента, и вообще начнется свара, заваруха, как в две тысячи двенадцатом году. Но на этот раз монархия может не выдержать. В таком случае вас, королева, ждет изгнание или даже смерть. Поэтому, если не нравится прогулка, можно устроить сердечный приступ во время купания. У меня есть одно средство…

– Так, значит, наш егерь, утонувший в прошлом году, ваших рук дело?

– Он браконьерствовал и к тому же много пил. Вот и захлебнулся, хотя глубина-то была по колено…

– И слышать не хочу. Хватит нам смертей, – Ядвига произнесла это так, что в ее словах угадывалось все то, о чем было не раз говорено с госпожой Штигли. – В конце концов это в первую голову дискредитирует монархию. Это англичане привыкли рубить головы, но мы же, слава богу, не англичане…

– В таком случае хотя бы соблаговолите снять семейство принца с государственного обеспечения, лишить регулярных выплат. Пусть испробуют, как самим зарабатывать на хлеб.

– Да, да, конечно. Мы так и сделаем, – легко согласилась королева, а затем добавила то, что не оставляло никаких надежд на ее согласие: – Ах, господи! Мой мальчик в душе, конечно, не хочет покидать дворец, где он вырос, своих друзей, да и почтовые голуби, к которым он до сих пор так привязан…

– Что ж тогда остается? – Особо Доверенное Лицо показывало, что у него в запасе не осталось действенных средств, кои он мог бы предложить королеве.

– Нам кажется… – королева явно собралась говорить от своего имени и от имени госпожи Штигли, но затем все же поправилась: – Мне кажется, что надо им разрешить, причем с любовью и самым доброжелательным видом. Пожалуйста, вы свободны. Попробуйте жить по-своему. Если не получится, охотно примем вас обратно и ни единым намеком не напомним о том, что было. Тем самым мы, кроме всего прочего, покажем народу и оппозиции, что уважаем права человека.

– Мудро, – сказал кто-то из министров, всегда умевший вовремя согласиться с королевой и занять ее сторону.

Все остальные загудели, зароптали, задвигали стульями, явно жалея о том, что не они сказали это первыми.

В этом гуле и ропоте я хотел было припасть к проеденной мышами дыре, чтобы отсюда, сверху – будто бы с небес – возвестить волю Божию словами: «Да будет так!» Но тотчас вспомнил о благоразумии и подумал, что лучше не рисковать, поскольку и со мной во время купания может случиться сердечный приступ.

На следующий день королева снова вызвала к себе… нет, не вызвала (я оговорился), а сама пожаловала к принцу и его жене. Она повторила при них все то, о чем говорила на заседании Государственного Совета: вы свободны, попробуйте, а если не получится, примем вас обратно. Сальвадор и Альфонсина такого не ожидали. Они были растроганы, смущены и не находили слов благодарности.

Следующим утром, едва рассвело, Сальвадор и Альфонсина покинули дворец. Я проводил их карету (лошади ехали шагом) до самых ворот и стоял на обочине, пока она не скрылась вдали.

Слухи об уходе принца быстро облетели все наше маленькое – карликовое – королевство. Начались митинги, беспорядки, бойкоты. На главной площади стали ставить палатки, валили фонарные столбы, поджигали автомобили, громили кафе и рестораны, грабили магазины. Лица продавцов мазали сажей, разрисовывали красками, надевали им на голову шутовские колпаки.

Вонючий дым от горевших автомобильных покрышек проникал в покои дворца. Все уговаривали королеву призвать на помощь армию, но она загадочно молчала, сидя в своих покоях, опустив голову и не отрываясь от книги.

Когда восставшие окружили дворец и ворвались на нижние этажи, королевские покои оказались пусты. На столике перед креслом Ядвиги осталась книга с закладкой. Ее отдали мне – никто и не подумал в нее заглянуть. Я унес книгу в библиотеку и перед тем, как поставить на полку, открыл ее. Это был «Путеводитель души к Богу» святого Бонавентуры – один из двух личных экземпляров королевы. Я выдвинул ящичек бюро, где обычно хранились оба экземпляра, но там было пусто. Вероятно, второй экземпляр Ядвига, покидая дворец, захватила с собой.