Олег Ермаков - Сибирь: счастье за горами

А зима – вторая картинка. Белое яркое солнце и голубые разноцветные и блестящие сугробы. Голубого больше, наверное потому, что в них отражается небо. (Вот такая сейчас, когда я это пишу, в Москве! Почти сибирская – долгая, устойчиво холодная, со сверкающим снегом.) И стандартный набор счастья: горки, горы с лыжами, каток, ледяные крыши гаражей, ледяные пещеры. Нигде никогда в жизни до сего дня я не помню такого наслаждения от процесса еды, как в детстве в Сибири зимой! Горячий беляш (ну это когда тесто обнимает котлету), купленный в ларьке, и горячий чай с сахаром – объеденье!!!

Вообще сейчас, когда я пишу о Сибири, на меня летят картинки, как снег, – их много, и они приземляются, как когда-то в детстве снежинки на варежки. Мы их ловили и старались успеть рассмотреть узоры, но они очень быстро таяли… Вот еще одна снежинка-картинка – вырезание снежинок из фольги и бумаги. Они огромные по сравнению с настоящими, но главное, ты их сама сочиняешь, правил нет! Можно круглую, квадратную, треугольную. Мне нравилось мельчить. Например, половину тетрадного листа в клеточку сложить четырежды и маникюрными ножницами проделать как можно больше дырочек, развернуть и наклеить на окно, в которое бьет солнце, и самой балдеть от того, что я натворила.

Следующий кадр – елка из соснового бора до потолка. Праздничный стол, семья и друзья семьи. Хохот, рюмка – бздынь! – оливье, и я в соседней комнате заправляю в носки пух. Это я номер придумала – смерть Лебедя из «Лебединого озера». Номер не совсем удается, но мне хлопают, и родители, слегка подшофе, разрешают лишний кусок наполеона и не спать всю ночь! За поглощением сладкого следили строго, а наши семейные торты, наполеон и муравейник, готовились обычно только по праздникам.

Весенняя улица – следующий кадр из моего сибирского кино, наверное, потому, что за зимой весна. Но я вспоминаю лето. Ливень! И по любимому бульвару – «а вода по асфальту реко-о-о-ой…» Я мчусь и шлепаю босыми ногами по лужам, не думая о битом стекле или мелких камушках, мокрая насквозь и одна! Ну потому, что все попрятались под козырьками, и я не понимаю, почему же так весело! А в лужах-морях червяки, я их боюсь и думаю: «Жалко, папы нет со мной, они бы ему пригодились для рыбалки».

Весенняя улица заканчивалась памятником героям-кузбассовцам и набережной. У памятника всегда солдатики и вечный огонь, а набережная – боже!!! Всего не рассказать про это мое любимое место в городе. Зима – «извоз», весна – романтика и зарница, лето – велики и пляж, осень – сбор ранеток с папой и еще кафе-мороженое «Уголок», где мы с одноклассницей Леной Могутовой съедали по пятьсот грамм мороженого на спор, не жалея последние гроши.

Сбор ранеток – это было таинство. Проливной осенний дождь, холодно. У папы с собой кожаный портфель и я. Мы оба в дождевиках с капюшоном. На набережной никого, и это главное условие нашей тайной операции. Папа лезет на дерево, я внизу на атасе с раскрытым портфелем, ловлю. Непойманные собираем с земли. Дома втроем на кухне – мама, папа, я – отрезаем черенки, и мама варит варенье в большом сотейнике, мне доверено снимать пенку, и она сейчас вкуснее, чем потом варенье.

«Извоз» – зима – Жанка. Была такая баба. Она была старше всего-то на пару-тройку лет, но угроза всей округе, таких называли «бабами».

Она защищала Светку, с которой она жила в одном дворе. Однажды Света на меня нажаловалась, не помню за что, и Жанка меня поймала. А «извоз» – это конец набережной в виде длиннющей горы, на которой по вечерам мы катались на санках. А внизу сугробы, гаражи и темнотища выколи глаз. И вот я съезжаю и слышу: «Эй, ты, Баранова, ну-ка иди сюда!» С трясущимися поджилками подхожу. «Ну чё, самая деловая?» В темноте сверкает сигаретка. Жанка – большая, расхристанная, в расстегнутой дубленке, без шапки. «Еще раз будешь выступать – урою», – и толкает меня в снег. Страшно было так, что больше я на «извозе» не появлялась, а Света стала навсегда враг.

Помойка – это всегда лето! И тоже место тайное. В детской плетеной корзинке – несколько стыренных из дома картофелин, прикрытые куклой и тряпьем. Кто-то принес из дома спички. Собираем сухие ветки, щепки, выброшенные газеты и разводим костер! Вокруг высокая конопля, которая закрывает нашу дворовую банду от посторонних глаз, но кто-нибудь всегда на атасе. Печем картошку. Кто-то сказал, что с кожурой полезнее. Щепкой соскрябываешь угольки – м-м-м! Оказывается, так даже вкуснее. Перепачканная, пахнущая костром, возвращаюсь домой, всякий раз думая: «Щас мне влетит», но всякий раз слышу: «Иди мой руки!» – чего я терпеть не могла, ну потому что во дворе все чистое – и песок, и турник, и лавочки, и картошка!

А еще сосновый бор на правом берегу. Там и зима, и лето. Зима – в воскресенье как штык подъем в восемь утра и с папой на лыжах. Едем на автобусе до остановки «Сосновый бор». Лыжи мажутся специальной мазью в зависимости от погоды и плотности снега. Накатываю километры до соплей. Самое классное, когда папа едет впереди, останавливается, ждет меня и, когда я подъезжаю, палкой ударяет в ствол сосны – снег с веток обрушивается на меня, и я визжу от радости. Гоняем с большой горы, а вверх елочкой, раскорячив лыжи. И так сто раз подряд. С собой термос и бутерброды, перекусываем на каких-то пеньках. Дома обледеневшие и промокшие рейтузы сушатся на батарее. И мамин борщ!!! А вечером телик с фигурным катанием. Что еще нужно для счастья!

Летом на машине друзей семьи катим за город на пикник. По дороге распеваем песни. Меня просят: «Леночка, спой „Крылатые качели“» – и я отрываюсь во все воронье горло! Нет, пела я хорошо: семь классов музыкальной школы, первое сопрано и солистка хора – не хухры-мухры! На берегу Томи в Журавлях – так называлась деревня, где мы парковались, – раскидывалась скатерть-самобранка: жареная курица, яйца, хлеб-соль, вареная колбаса и картошка, зеленый лук, огурчики, помидорчики, что-то еще и термос с горячим чаем или, если мама сварила, компот. Из сладостей леденцы, печеньки и вафли.

И летом еще остров! Не таинственный, а пляжный, на который с пацанами по качающемуся понтонному мосту с подстилкой и купальником в руках. Течение быстрое, я плавать тогда не очень умела – только по-собачьи, немного брасом и на спине. Липнут комары-мошки, но все это не важно, у нас есть надувной матрас и цель – переплыть на дальний маленький остров. Недалеко, но страшно, одна была надежда – на парней, они хорошо плавают, спасут!

А сибирская культурная программа? Почти ничего не помню, кроме цирка на Ленинском проспекте, в котором клоуны и воздушные акробаты, и драмтеатра – он тогда в мои интересы не входил, так как у меня в школе был такой загруз (в том числе и творческий), не до него. Помню, что очень нравилось здание театра и фонтан, в который мы кидали монетки, около которого назначали свидания и встречи с Оксанкой, одноклассницей. Мы жили по разным сторонам от школы и специально выходили пораньше, чтобы у фонтана встретиться и идти вместе на учебу, а после школы – в булочную напротив фонтана, чтобы купить по сто грамм мятного драже. Набивали карманы одинаковых плащей (у нее коричневый, а у меня красный), и, пока все не съедалось во время прогулки, мы не расходились.