Диамар Пясик - Люди в горах. Рассказы

Есть одна хорошая песня у соловушки —

Песня панихидная (моя) по моей головушке…

Лейся, песня звонкая (моя), вылей трель унылую.

В темноте мне кажется (теперь) – обнимаю милую

Пейте, пойте в юности (друзья),

Бейте в жизнь без промаха —

Всё равно любимая (моя) отцветёт черёмухой…

Закончился спектакль… Я шёл по улице, не замечая холодного мелкого дождя, весь переполненный Есениным. Но не прежним моим Есениным, а уже другим, более глубоким, более трагическим. Недаром он очень любил Надсона… В письме к Мариенгофу из Нью-Йорка Есенин писал :

– Здесь имеются переводы тебя и меня… Знают больше по имени, и то не американцы, а приехавшие в Америку евреи. По – видимому, евреи самые лучшие ценители искусства, потому ведь и в России, кроме еврейских девушек, никто нас не читал.

Я представил себе – если бы Есенин жил в наши дни, он с его огромным талантом сочинять стихи и петь их под гитару был бы несомненно одним из известных бардов России.

Впрочем и сейчас его стихи – основа многих любимых нами песен, где обнажённая человеческая душа идёт вместе с нами по жизни, щурится на огонь, плачет от горького дыма и, запрокинув высоко голову, смотрит, как ветер качает макушки громадных кедров, как висят снежные флаги над гордыми ледовыми вершинами…

Прошло около двадцати пяти лет, а этот, якобы потерянный вечер, запомнился на всю жизнь. Спасибо, Петербург!

Я возвращался из очередной командировки поездом Москва-Днепропетровск. Мои соседи по купе – рослая, крепкая молодая женщина и ее семилетний сын, застенчивый, тихий мальчик с очень бледным лицом и огромными голубыми как у матери глазами.

Неестественная бледность ребенка в разгар лета поразила меня. Разговорились.

– К сестре моей едем в Днепропетровск, фрукты да овощи поесть, погреться на солнышке, – узнаю я от не очень расположенной к разговору попутчицы.

– Откуда вы? Где живете? – спрашиваю.

Женщина улыбнулась

– На самом краю света. Чукотка. Анадырь, небось, слышали? Вот там и живем мы с мужем уже, почитай, 10 лет. Там и Коля родился, – кивает о сторону сына.

И снова молчим. Задаю «умный» вопрос:

– Тяжело жить? С продуктами плохо?

– За овощами очереди. Иногда мандарины получаем самолетом из Китая. А молоко дают только детям до семи лет!

Я невольно смотрю на маленького Колю. Бедный мальчик!» С видом бывалого знатока Заполярья говорю:

– Пьют у вас здорово, видел много раз.

Женщина помолчала, потом кинула на меня взгляд много испытавшей мудрости и спокойно ответила:

– Я вам скажу так. Муж мой 10 лет работает в шахте забойщиком. Уголь бьет пневмомолотком в вечной мерзлоте. Он сильный мужик, под стать мне, – она повела крутыми плечами.

– Вот и судите сами, – продолжает она, – 10 часов в мерзлом угле, да еще пневмомолоток холодит руки. За смену так намерзнется, что, бывало, придет домой, и, не раздевшись, стакан водки – хлоп! А потом уже разденется, помоется, присядет обедать…

– Однажды пришел с работы позже обычного, хмурится, молчит, а руки, смотрю, дрожат. Весь вечер ни слова не сказал, а я и не спрашивала, ждала, когда сам все расскажет… Сосед наш, в одной бригаде с ним работает, рассказал:

– Спускался муж по скобам в ствол, да оступился и полетел. На его счастье зацепился он брезентовой робой за скобу и висел 2 часа, пока не хватились его и не сняли…

Я смотрю на нее. Шахтерские жены! Как нужна вашим мужикам ваша мудрость, ваша нежность, ваше терпение, ваша верность!

– За 10 лет работы в Заполярье вы уже заработали право на нормальную жизнь где-нибудь на юге, где потеплее и с едой получше, – говорю я.

– Да, вы правы. Мы с мужем часто об этом думаем. Деньги у нас есть, платят хорошо, только…

Женщина надолго замолчала, задумалась, смотря в окно купе на проплывающие мимо весёлые берёзовые рощи, луга с высокой травой, на загорелых босоногих детишек, что-то кричащих нашему поезду…

– Я вот поживу два месяца у сестры в Днепропетровске, наедимся с Колей фруктов вволю, покупаемся, позагораем… А в конце отпуска тянет домой в Анадырь, да так тянет, что хоть кричи! Скорей бы уехать!

– Почему? – спрашиваю.

– Там, в Анадыре, легче дышится. Здесь на Украине народ богатый, да злой, готовы перегрызть друг другу глотку из-за копейки. В Анадыре, если что случится с кем, люди сами приходят на помощь, деньги предлагают, последнее отдадут… А вы говорите – переехать. Кто как привык жить! А где жить лучше – судите сами!

Нас четверо – Эдик, Лёша, Толя и я. Четверо парней, не боящихся перезимовать часть лета в горах среди снега, льда и мороза…

Такси остановилось там, где кончается не только асфальт, но где дорога перешла в узкую горную тропу. Это – Кавказ, ущелье Ах-су, в переводе – «Белая река». Цвет шумной реки Ах – су действительно белесый. А вокруг – отвесные скалы узкого каньона, который в верховьях начинается знаменитой ледовой Безенгийской стеной с вершинами свыше пяти тысяч метров.

Машина развернулась, шофер помахал рукой, и мы остались одни. Встреча с горами – святая минута. Эту встречу ждут, к ней готовятся, и, тем не менее, она всегда приходит вдруг, словно поднялся занавес интересной пьесы. Мы одели тяжелые рюкзаки и, как застоявшиеся кони, бодро пошли вверх по ущелью навстречу снегу, ледникам, скальным вершинам, навстречу приключениям…

Прошло 3 недели… Наши лица загорели, губы – в лихорадке. В действиях появилась та уверенность, которая свойственна людям, долго путешествующим в горах. А сегодня мы кончаем свой успешный поход – Цаннер наш последний ледник. В описании сказано, что проходить его нужно в связках, ибо ледник изобилует трещинами, часто невидимыми под глубоким снегом.

Час дня. Тихо. Солнце обжигает нас своими безжалостными лучами – без темных очков идти нельзя, ибо сразу обожжешь глаза и можно временно ослепнуть. Радиация добавляется ещё и снизу от девственной белизны свежего снега…

Мы идем по следам предыдущей группы, которая здесь прошла рано утром, когда снег еще был твердым от ночного мороза. Может быть поэтому идущий впереди Эдик, опытный альпинист, не боится провалиться в трещину и не связан веревкой с оставшейся группой. Снег размяк. Проваливаемся по колено. А вот и дырка темнеет в снегу – это трещина!»

– Эдик! – кричу я, – давай свяжемся!

– Зачем? – отвечает Эдик, – трещин не видно. Кроме того, идем ведь по следам!»

– Люди прошли утром. Сейчас снег раскис. Снежные мосты уже не держат!

У меня у самого тоже нет полной уверенности в необходимости связаться веревкой. Раньше мы спокойно проходили опасные участки ледников. Но это утром. На душе беспокойно… Кто сказал, что предчувствие – это блажь несусветная. Интуиция в стрессовой ситуации – это сигнал о возможном несчастье!»