Анатолий Самсонов - Харбинский круг

Сейчас, глядя на Лену, уплетающую за обе щеки картошечку, Наташа вспоминала вчерашний рассказ Сергея. Особенно ту горечь, с которой Сергей сказал, что практически не знает свою дочь. Но что еще хуже – девочка не знает отца. Только два года после рождения дочери семья жила в полном составе, потом началась Германская война, затем революция, Октябрьский переворот и Гражданская война. Конечно, что может помнить восьмилетний ребенок о родителе, которого не видел шесть лет? Да ничего. Когда девочке исполнилось шесть лет, пришла беда. Умерла мать. Умерла от воспаления легких страшной зимой 1918 года. После смерти матери девочка жила у своей бабушки – той самой Софьи Федоровны, в том самом чудном переулке. Однако известно, каким бы чудесным человеком ни была бабушка, как бы она ни старалась окружить ребенка вниманием и заботой, мать заменить не удавалось еще никому.

Разумеется, это сказалось на формировании характера Лены. Девочка несколько замкнулась в себе, несмотря на живой и легкий от природы характер. В ней замечалась взрослость и некоторая отстраненность, совсем не характерные для этого возраста.

И сейчас, наблюдая за Леной, Наташа не столько разумом, сколько чутким женским сердцем ощущала легкий холодок, излучаемый этими огромными голубыми глазами. Своих детей Наталье бог не дал, поэтому, чувствуя эту загадку девочки, женщина испытывала даже некоторую неловкость, свойственную простым, открытым людям, которые в какой-то момент вдруг осознают, что не знают как себя вести.

Лена тем временем закончила завтрак, поблагодарила, встала, направилась к раковине, вымыла тарелку и чашку, вытерла руки, через сени вышла на крыльцо и села на небольшую лавочку. Перед взглядом Лены простирался нехитрый пейзаж: небольшой двор, примыкающий к дому с двух сторон, с цветником и несколькими кустами низкорослых маньчжурских вишен. На ветвях, краснея, созревали мелкие вишни.

«Даже трава здесь, в Харбине, другая», – думала Лена. Солнце уже подошло к зениту. От состояния спокойствия и сытости Лена готова была мурлыкать как котенок. Ее охватила дрема и в этом состоянии ее память поплыла назад в Москву. Ей вспомнилось как в один из коротких, холодных московских зимних дней, которые казалось, никогда не закончатся, бабушка Софи, кутаясь в шаль, открыла дверь какому-то человеку, который и оказался ее отцом. Бабушка всегда говорила об отце Лены как о герое германской войны, и теперь образ, нарисованный детским воображением, никак не совпадал с тем, что она видела воочию. А видела она высокого, наполовину седого, с изможденным лицом человека, одетого в видавшую виды форменную куртку с молоточками в петлицах, стоптанных сапогах и серым поношенным офицерским шарфом на шее. Ничего героического в этом облике не было. Мало того, не было, как казалось девочке, и ничего общего с фотографией того человека в военной форме, подтянутого и торжественного, который прочно был связан в сознании девочки со словом папа. В ту первую ночь после возвращения незнакомого отца, Лена долго не могла уснуть. Девочка вслушивалась в приглушенный разговор, доносившийся из столовой. Обострившийся слух улавливал, а память впитывала слова и обрывки фраз. Даже тех, смысл которых ей был непонятен: …Польша… армия генерала Самсонова… прорыв из окружения… полный разгром… немецкий плен… революция в Германии… Добровольческая армия…. Деникин… ранение под Ростовом, тиф, жар… голод… Колчак …Каппель……большевики… комиссары… надо уезжать… будущее… и частое упоминание о каком-то Харбине. В последующие дни Лена никак не могла заставить себя произнести слово папа. Потом это обращение вырвалось само собой, как будто рухнула какая-то стена, отделявшая от родного человека. И когда этот лед растаял девочка, несмотря на свой нежный возраст, почувствовала, что отношение к ней взрослых изменилось, как будто они сговорились о чем-то и теперь к этому ее готовят. Все тогда прояснилось очень быстро: Лене объявили, что через несколько дней они с отцом уезжают в Хабаровск – на другой край русской земли. Что помнилось Лене? Последнее чаепитие с бабушкой, сдерживаемые обеими слезы, прощальные поцелуи, выход в этот темный и, несмотря на конец марта, насквозь промерзший город и далее суета вокзалов, немыслимые запахи переполненных, скрипящих, раскачивающихся вагонов, выкрики, выстрелы, бесконечные проверки и снова вокзалы, и снова толпы людей, штурмующих вагоны. И еще отчетливое чувство постоянного страха, страха как среды обитания. И шок оттого, что Хабаровск – не конечный пункт их маршрута, что их дорога лежит дальше. Дремотные воспоминания – видения девочки прервал стук открывающейся калитки, впустившей во дворик отца.

Через неделю после отъезда Натальи с мужем в Питер Николаев получил назначение к новому месту службы в Минск и предписание о прибытии в срок, не оставляющий возможности для длительных сборов. Так что встретиться двум молодым семьям еще раз в гостеприимной Москве по возвращении Наташи с мужем из Петербурга не пришлось. Они разъехались в разные стороны.

В Минске Николаев принял полк, имевший давние традиции еще со времен Петра Великого, и быстро освоился с новыми обязанностями. Это было нетрудно: офицерами полка новый командир был принят очень доброжелательно. Личный состав и полковое хозяйство находились в прекрасном состоянии.

Николаеву повезло. Ему выпал тот самый и довольно редкий жребий, когда понятие «Служба» не вызывает никаких ассоциаций со словом «лямка», выражением «отбывать номер или срок», или, как тогда говорили, «топтать сапоги до приказа». Нет. Служба доставляла Николаеву радость и удовольствие.

Через год родилась Лена и с ее появлением семья стала полноценной: со всеми заботами, хлопотами и радостями. И казалось, что так будет всегда. Два года после рождения дочери пролетели как один день. И как гром среди ясного неба грянула война. Когда из Сараево пришло сообщение об убийстве каким-то евреем австрийского эрцгерцога Фердинанда, а в офицерском собрании это живо обсуждалось, никто не мог предположить, что это событие перевернет мир.

Одновременно с объявлением в Империи Мобилизации полк Николаева получил приказ на передислокацию на территорию Польши, где в составе Северо-Западного фронта спешно разворачивалась армия генерала Самсонова.

Охвативший тогда страну патриотический подъем очень быстро приобрел оттенок легкомысленного шапкозакидательства. Горластых «патриотов» и политических демагогов, увы, во все времена хватало на Руси. Реальное же положение дел в армии Николаеву как профессионалу было хорошо известно и существенно отличалось от тех глянцев, которыми украшали армию ее «знатоки» от политики. И совершенно никаких иллюзий не было у полковника относительно противника. Он понимал, что здесь – в Польше – русским войскам будут противостоять лучшие германские части, потому что здесь пролегала граница Империй, и, следовательно, именно здесь развитие событий определит: на чьей территории – Германской или Российской – будут вестись военные действия.