Геня Пудожский - Апокалипсисник. Сборник рассказов

Охранник в недоумении нетерпеливо протараторил приказ, напомнив, что на все сборы у осужденного всего два часа. К его услугам будет предоставлена душевая и парикмахер. Иероним в задумчивости погладил окладистую бороду, отросшую за последние годы, и повел бровью, как бы со стороны оглядев свою грязную робу, обшарпанные стены и стопку исписанных тетрадей – единственной ему доступной роскоши в этих застенках.

Выйдя из парикмахерской, увидев в зеркале еще не старого человека интеллигентной внешности, он удовлетворенно усмехнулся и скорчил сам себе рожу.

***

Элтон Маре, увидев бывшего нобелевского лауреата, обладателя всех возможных наград в области генетики, досадливо подумал: «Зачем его держат в заключении, когда передел общества уже давно свершился и вся борьба позади? Он уже не молод и вряд ли способен воевать. Дать ему лабораторию и пусть себе сидит у микроскопа для общественной пользы. Кроме политической борьбы плохо другое, – этот человек когда-то мог быть опаснее для нас атомной бомбы. Когда-то он замахнулся на самое дорогое, что у нас есть, нашу самость, избранность, элитарность. Он осмелился назвать нас больными, подлежащими принудительному лечению. Как признанный гений в своей области предлагал разработать методику и вакцину по „исправлению“ биохимического вывиха гомосексуальности».

Однако он опоздал со своим предложением, уже все ключевые места властных структур были заняты нашими сторонниками.

Такого вызова общество победившего сексменьшинства ему простить просто не могло. Был придуман шумный процесс, сфабриковано множество ложных преступлений, и Иеронима срочно изолировали, пока его вакцина и метод не стали достоянием гласности.

Гения и светило науки засадили из-за угрозы взорвать светлый мир, который был создан в результате многолетней борьбы между натуралами, одержимыми «толерантностью», и воинствующими сексменьшинствами. Наконец одни лишили политической власти других, и в результате диктата и террора не установили покой и порядок при диктатуре меньшинства.

После приглашения Иероним сел и выжидательно присматривался к президенту.

Элтон был воплощением сдержанности и стильной имиджевой концепции, разработанной лучшими стилистами. Никаких крашеных ногтей, желтых пиджаков и прочих побрякушек в ушах, ноздрях и прочих частях. Имидж политика, отца нации для всех членов общества обязывал к нейтральности.

После затянувшейся паузы, Элтон, почувствовав, что его харизма не производит особого впечатления на гостя, и, сменив тактику, сказал:

– Я пригласил Вас потому, что для меня Вы важны не как политический оппонент, а как человек, ученый и, теперь уже, узник совести.

Иероним, скептически усмехнувшись, пробормотал, что нынешняя Власть вряд ли способна самокритично подойти к его приговору. Элтон увидел, что перед ним человек весьма проницательный и на дешевые приемы не реагирующий. Его шишковатый лоб говорил о сильном интеллекте, способном к эффективной мыслительной работе, и его успехи в науке только подтверждали это.

Привыкший к «трудным» противникам, Элтон перешел на другую тактику беседы.

– Нам нужна Ваша помощь, уважаемый маэстро.

– Кому это Вам?

– Нам всем, прогрессивным людям современного мира. Теперь мы все едины. Время распрей и политической борьбы прошло, и общество нуждается в созидательной воле ее лучших умов….

– Мне кажется, я догадываюсь, зачем понадобился – скептически усмехнулся Иероним.

– Да, да, дорогой друг, настало время востребованности интеллектуалов общества для новых свершений и достижения той самой Гармонии, о которой так много говорят, но так трудно к которой продвигаются….

– Я не очень верю, господин Президент, в добрую волю победившего меньшинства относительно моей персоны, скорее какая-то необходимость, и весьма насущная….

– Да, Вы правы, Ваши заслуги, опыт и достижения могли бы послужить на благо общества и победившего, как Вы выразились, меньшинства.

– Я мало что могу сделать, сидя в одиночной камере.

– В случае Вашего согласия, мы все исправим. Вернем все звания и все заслуги. Или почти все…. —осекся Элтон, опустив глаза. – Предоставим Вам любые возможности для успешной работы на благо общества.

– А в чем, собственно, проблема? – поднял глаза на собеседника Иероним.

– Нам нужен научный прорыв в области производства продуктов питания! Вы тот человек, работы которого в области генной инженерии, опередили когда-то свое время и имеют огромный потенциал даже сегодня. Эта проблема назревает все острее. Годы политической борьбы и идейных разборок только усугубили положение с производством продуктов питания.

– Господин Президент, если бы меня не засадили Ваши сподвижники в «каталажку» по смехотворным обвинениям, мы, возможно уже сегодня, не имели бы проблем с продуктами питания.

– Наверное, Вы правы, дорогой Маэстро, но никто еще не доказал, что жизнь течет по законам справедливости и целесообразности. Мы готовы Вам предоставить все возможные условия для работы под статусом госпрограммы с неограниченным финансированием.

– Кто мне вернет годы, проведенные в застенках? Кто мне вернет моих учеников, мою школу генетики? Где гарантия, что меня не засадят снова, как только я решу проблему?

– Слово Президента – с пафосом вырвалось у Элтона Маре, но упреждающий жест оппонента и усмешка красноречиво сказали – слову Президента он не верит. Меняется все, даже власть Президента….

– Дорогой друг, – с наиболее проникновенной улыбкой произнес Элтон – эту проблему мы решим. У Вас будут гарантии и свободы.

– Вот когда будут, тогда и поговорим – жестко ответил Иероним и без предупреждения поднялся, подчеркивая тем самым, что говорить больше не о чем.

Когда он вышел, Элтон протер платком неожиданно взмокший лоб. «Другого я бы стер в порошок, а этот меня опустил ниже плинтуса».

Но «слуга народа» должен быть гибким и способным на любой компромисс ради намеченной цели.

Он вызвал Марка Фьюри, помощника и верного любимца, надиктовал ему указ о пересмотре прокуратурой лжепроцесса над И. Брейгелем десятилетней давности. Он понимал, что только так он решит задачу, а за издержки потерянных лет многим еще придется попотеть, а может и сесть….

***

Иероним вернулся в камеру, насвистывая простенький мотивчик.

Ход дальнейших событий ему был ясен, и оставалось только пассивно наблюдать их развитие. В новой тетради печатными буквами он вывел название «Голубой хлорофилл», и, ухмыляясь, углубился в расчеты. Работа – это то, что спасало от депрессии, а работа, которую он наметил крупными мазками после встречи с президентом, доставляла неописуемое удовольствие.