Елизавета Минаева - Сказки для взрослых девочек

Много лет назад Виктор поздно возвращался с интервью, она уже даже прислала ему сообщение, что ложится спать. Но сон не шёл без него, они привыкли засыпать вместе, прижавшись друг к другу спинами и держась за руки, пока кто-то первым не заснёт. От поворота ключа она села в постели и включила свет. Он зашёл в комнату лучистый и пьяненький, с букетом сирени, которую только что где-то нарвал. Это была махровая сирень белого цвета, она выглядела пушистой. И с этим драгоценным букетом он попросил её никогда с ним не расставаться.

– Рассказывай, – Айзель налила себе шампанского и отпила глоток.

– Сейчас телефон включу только. Я его в холодильнике спрятала на всякий случай, а он замёрз и выключился.

– Ну, пока ты ведёшь себя абсолютно здраво и логично.

– Правда? – Ольга спросила с надеждой.

– Батюшки, мы разучились распознавать сарказм.

– Ой, как плохо… Вот, держи. Прочитай, пожалуйста, беспристрастно и скажи, что думаешь.

Айзель взяла телефон и начала читать переписку с самого утра.

– В три часа ночи пишет, явно бухой.

– Да, я тоже подумала.

– Так, ты молодец, нейтральненько так получилось.

– Я старалась, да.

– Ай, вот она ошибка. «Это не твоё дело», как будто заставляешь ревновать.

– Да знаю я. Не удержалась.

– А что, правда кто-то был? А мне чё не сказала?

– В этой квартире не бывает живых существ кроме тебя и – вон, – Ольга указала на кактус.

– Я, поди, поживее буду?

Ольга сделала неопределённый жест ладонью.

– Сука. Слушай, а сколько ты уже не трахалась?

– Так, это к делу не относится.

– Давай говори.

– Отвали.

– Да что это за тайна от меня? Только не говори, что вообще не…

– Ну была пара историй… – Ольга замялась.

– И как давно.

– У меня есть вуманайзер, так что всё в порядке.

– Это же бездушная машина!

– Читай дальше, а.

– Так, хорошо. О, да мы флиртуем.

– Так ужасно всё?

– Не ужасно, могло бы и хуже быть… Ага, за девку подколола, молодец… – Айзель засмеялась, – Ха-ха-ха! Он блюёт, как же это смешно, я не могу. Ты ему напиши, что ему надо не к врачу, а к экзорцисту, это из него сущность его поганая выходит.

– Айз, – Ольга стала серьёзной, – а если правда он болен? Я в Гугл забила, там такие ужасы, может быть даже рак мозга!

– Серьёзно? Ну он заслужил.

– Типун тебе на язык.

– Какое ужасное выражение. – Айзель взяла свой телефон, забила в поисковик симптомы Виктора и стала читать. – О, смотри, цирроз печени. Ему подходит. Столько бухать, – Айзель отпила из своего бокала.

– Как-то я надеюсь, что попроще там.

– А ты не смотрела, от венерических заболеваний тошноты не бывает?

– Это, кстати, было бы эпично. Читай дальше.

– Да ты же, моя мать Тереза, пойдёшь с ним в больницу? Ты в себе?

– Слушай, мы не чужие люди. Он совершенно не переносит больницы. И в обморок падает.

– Пусть сиделку наймёт.

– Ну, он такой человек, ему нужна поддержка.

– Вот пусть его и поддерживает та малолетняя шалава. Они, кстати, ещё вместе?

– Да откуда мне знать, я же не буду её пасти.

– Ща всё выясним. Так, как там её звали, а, вот, нашла. Смотри-ка, все фотки с ним удалила.

– Дай посмотреть. – Ольга вглядывалась в лицо девушки, из-за которой разрушилась её семья. Ей было неприятно. Хотя сама девочка казалась симпатичной, ей она виделась исключительно некрасивой. И Ольга прекрасно всё понимала: в ней говорила обида. Спустя четыре года она так до конца и не смогла оправиться. Внешне – да. Это не мешало ей работать, заниматься наукой, общаться с друзьями. Но сделало её более закрытой, ранимой и чувствительной.

– Жаба страшная.

– Если мой бывший-мудак-муж с ней спал, это не значит, что она страшная жаба.

– Моя ты Мария Магдалина.

– Она, в принципе, человек…

– «В принципе, человек» – это очень хорошо подходит к данной ситуации. Так, давай дальше. А что про 232-ю аудиторию?

– Да я фотку со студентами выложила оттуда, он вот. Отреагировал.

– Ну и что, что 232-я аудитория?

– Мы… – Ольга смутилась, – мы там целовались первый раз.

– Ладно, я напрягаюсь, а что за херню он пишет?

– Какая-то Клавдия, модная певица.

– Ты слышала такое?

– Нет, конечно.

– Давай послушаем, надо понимать все полутона. Он же хочет этим что-то сказать.

– Ох, – Ольга тяжело вздохнула, – давай.

Айзель забила название песни в itunes и включила музыку. С первых нот стало понятно, что трек слегка не в их стиле. Ольга и Айзель смотрели друг на друга широкооткрытыми глазами, их брови взлетели так высоко, что могли запутаться в волосах. После второго припева было принято решение выключить это.

– Итак, доктор Фрейд, какие будут выводы? – безнадёжно спросила Ольга.

– Я думаю, он сошёл с ума.

– Раз мы играем в докторов, как доктор Хаус сообщу тебе, что к тошноте прибавился ещё один симптом.

– Да-да, осталось понять, какой из них первичный.

– Если отбросить иронию, то тревогу я забила после двух следующих событий: его вопроса: «Чем занимаешься?» и своего желания ответить что-то типа: «Да ничем особенным, А ЧТО?»

– Маааать, ты чего?

– Видишь, я этого не сделала. Как приличный человек-четыре-года-в-терапии я позвонила тебе.

– Это тост. Но ты не будешь вестись на это дальше?

– Я не знаю, – Ольга выглядела неуверенной, – в принципе, ничего особенного пока не произошло, схожу с ним в больницу. Закрою для себя этот гештальт и буду жить дальше. План такой.

– А ты вообще уверена, что сможешь «этот гештальт» закрыть?

– Вот и проверим.

– Знаешь что. Я второй раз этого не вынесу. Полгода каждый вечер бухать и утирать тебе сопли.

– Как будто я вынесу. Мне уже тоже как бы не двадцать шесть.

– Вот именно. И что будем делать?

– Буду держать в голове тот случай, когда я ревела и блевала, а ты держала мои волосы, а потом наоборот?

– Не напоминай, меня сейчас стошнит, – внезапно смешливая Айзель стала серьёзной. – А сердечко-то что говорит?

Ольга отпила из бокала, уставилась на кактус и несколько минут молчала.

– Я его никогда не переставала любить. Он сделал мне настолько больно, что это перекрыло все остальные чувства. Но вот он пишет, – и мне хорошо. И страшно.

– Отчего?

– Оттого, что снова сделает больно, оттого, что я окажусь слабой, уязвимой. Я так больше не хочу. И я всегда буду оглядываться на то, что он сделал.

В десять утра во вторник Ольга искала платье в шкафу. Не какое-то конкретное. А «то самое». Красноречивый наряд должен был сообщить, что:

1. У неё всё супер.

2. Она совсем не готовилась.

3. Она холодна и закрыта.

4. Выглядит прекрасно и молодо.