Ирина Ракша - Разговор о будущем

На минуту она замолкает. Но я про «белоруса» не спрашиваю. Знаю, как ей это больно. А она – уже тише:

– Это ж ведь он её на иглу посадил. Они тогда ещё оба у меня жили, в Марьиной. Правда, уже разъехаться собирались. Я как раз нашу с Колей квартирищу на две меняла. Хороший обмен нашла. Две двушки. И эта моя, что сейчас у Рижского… Понимаешь, я устала уже Аришку лечить. Я денег ей тогда уже не давала, всё равно потратят на эту гадость, на дурь. Просто когда на гастроли ехала – продукты им оставляла на кухне. Много продуктов… – Она опять замолкает, легко, одним глотком выпивает вино. В её бездонных глазах слёзы стоят. Смотрю, как же она и в горе своём неотразимо прекрасна, как притягательна! Ну как можно было простаку Коле Рыбникову всю жизнь не обожать это чудо? Ежедневно не быть с ней рядом? В неё даже Гагарин влюблялся. И как было Чаплину не приглашать такую диву на съёмки к себе в Голливуд? А Аллочка, не прогоняя с колен моей Габи, закуривает очередную сигарету (прекрасны и руки её, и маникюр) и продолжает:

– Ну вот. Иду я по своему двору к подъезду. Утро. Снежок летит, кругом сугробы. Хорошо так, бело. Прохожу мимо наших железных мусорных баков. Рядом воркуют голуби. Видно, недавно мусоровоз проехал. И тут взгляд мой цепляется за что-то тёмное почти под ногами. Остановилась. Смотрю. Вроде чьи-то глаза сквозь снег смотрят. Наклонилась, смахнула перчаткой снег. Вижу чёрно-белое фото. Знакомое. И Коля мой на меня смотрит. – Она изящно так наливает в бокалы ещё вина. В другой руке сигарета дымит. Я замерла. – А это, знаешь, что было? Это мои молодые квартиру почистить решили. Перед обменом. Ну и старьё всё лишнее из шкафов, из ящиков разных, с антресолей повыбросили. Кучей на помойку снесли. В общем, помогли мне. Почистили. – Она нежно гладит мою чёрную кошку. – А ты говоришь – архив, сдавать – не сдавать… Да сдавай всё, что можно! Сдавай обязательно. Там, может, и сохранится. Когда-то кому-то понадобится. Пригодится. А то вот так же, как у меня, родня почистит квартиру… от «мусора».

28. Меня давно не интересует профессиональный спорт. (Я где-то об этом уже говорила.) Не интересуют его победы, его достижения. Ведь это победы тела, человеческой плоти. А я считаю, что главное – это победы ума. Разума. Мысли. Прогресс именно в этом. А тело, плоть ведь скоро увянет. Такая уж и туда дорога ей уготовлена. Богом. Эта мысль моя вечно встречает противников. Всегда людей раздражает. А я не желаю спорить. Ибо по факту это именно так. Но вот недавно я неожиданно нашла сомыслителя, думающего точно так же. И, представляете, среди спортсменов! Да ещё каких! Первачей, лидеров, мировых победителей в области спорта. (А чаще именно ведь спортсмены – мои оппоненты.) А это сам великий тяжеловес, мастер спорта Юрий Власов. Он и умница, и мудрец. Он и в этом тяжеловес. И вот что Власов коротко, лаконично сказал (как раз в подтверждение моей мысли): «Мозг тела НИЧТО против силы разума». Это личный его постулат.

29. Свою предыдущую книгу мемуаров я назвала «Золотые опилки». И неслучайно. Опилки – великая, ценная вещь. Например, по опилкам можно определить не только возраст дерева, но и его сорт, его качество, даже болезни. По одной только опилочке можно восстановить всю картину минувшей жизни. Всю эпоху. Как по космической пыли – вселенную. А ещё теперь научились из опилок строить, создавать, воссоздавать всё что угодно. И вчерашнее, и современное, и будущее. Так что когда-нибудь любые опилки могут оказаться буквально бесценными. А потому: «Пилите, Шура, пилите!».

30. Всё меняется. Меняется и русская речь. Вот пример того, как она изменилась за последние два века. Математик Лобачевский в пушкинские времена сказал: «Хорошее воспитание и образование каждого угодны государству в целом». А теперь та же мысль звучит «прогрессивно» вот так: «Клёвый чувак светит тусовке».

31. Мой хороший приятель, прозаик Иван Фотиевич Стад-нюк, написал серьёзный роман «Война». Главную книгу своей жизни. И очень гордился тем, что нашёл для неё удачный эпиграф – слова мудреца, не знавшего поражений афинского полководца Фемистокла: «Мы погибли бы, если бы не погибали». Стаднюк – писатель старшего поколения, прошёл всю войну до конца. Был сотрудником армейской газеты. Много рассказывал мне о боях и трагичного, и курьёзного. «Однажды наши войска с боем вытеснили фашистов из какой-то их опустевшей деревни, местечка. И наша редакционная машина въехала туда за пехотой следом. И мы, жутко уставшие, стали располагаться по домам на ночлег. Помню, и я завалился в каком-то доме на какую-то койку. Лёг под огромное, мягкое, как перина, пуховое одеяло. Высокое, как гора. Они под такими там спят. Только помню, поутру я проснулся от голосов. От говора за окном. Высунул нос из-под этой перины, смотрю на окна – а там по улице фрицы разгуливают, ходят туда-сюда, гомонят. Понял – ночью они, оказывается, контратакой выбили наших и взяли местечко. А теперь по домам рыщут, располагаются. Я обмер, конечно, голову спрятал. Замер. Пистолет в кобуре нащупал. Голова работает, мысли как при лихорадке. Нет, думаю, живым ты меня, сучья погань, никак не возьмёшь. Никак я тебе не сдамся. Слышу, двое всё же притопали в дом, шагают, дверьми хлопают, в мою комнату заглянули. Что-то лопочут друг другу по-своему, как лают на собачьем своём языке. Потом всё же вышли наружу. Чего я только в эти минуты не перечувствовал, чего только не передумал… А чуть стихло – выполз из-под этой перины и молнией в коридор метнулся. Потом в заднюю дверь – и во двор. Со двора – в огород. И, не чуя ног под собой, не чуя себя, по кукурузе, по кукурузе метнулся в ближний лесок на горизонте. Так я и спасся, ушёл к своим… – Иван Фотиевич задумался, помолчал. – Вот какие нелепости порой случаются в жизни. И ведь не в бою, а всё-таки был на волосок от смерти… И смех и грех». И седой мудрый писатель Иван Стаднюк добродушно, искренне, как ребёнок, смеялся. Словно всё это не трагично было, а очень забавно и весело. Да и случилось только вчера.

32. Известна старая истина – короля делает свита. Моя свита – это всегда и только мои книги, моя проза. А может, и не «только». Ибо именно эта свита – самая верная, самая надёжная и, пожалуй, бессмертная.

33. Мне кажется, в последние десятилетия я открыла свой собственный, уникальный по форме литературный язык. Это короткие, якобы «дневниковые» повествования от первого лица. В которые я по желанию могу включать себя даже в герои сюжета, а порой могу в авторы. Или могу вообще исключать себя и из первых, и из вторых. Это даёт мне небывало широкий диапазон возможностей, которых прежде (в классике повествования) я как автор не имела. По крайней мере, не встречала. К тому же я работаю не только словом, но и рисунком, живописью. И это сочетание разных жанров рождает и новые формы изображения. И позволяет создавать и сочетать эти формы именно новый метод. Уж извините, «метод Ракши».