Любовь Соколова - Записки взрослой женщины. Сборник, повести рассказы

В советское время высшее образование поголовно было бесплатным, как сыр в мышеловке. Отрабатывать его приходилось самым причудливым образом и во время учебы, и в течение многих лет после окончания вуза. Получив диплом, ты сразу превращался из потенциального гегемона – рабочего класса – в гнилую, мало оплачиваемую интеллигенцию, даже не класс, а прослойку. Гегемон владел всеми богатствами страны, недрами и средствами производства, и еще закромами, куда ссыпалось всё произведенное крестьянством. В прослойку просачивалось из закромов самое малое. Квартир и автомобилей туда выделяли по минимуму, не говоря о путевках на курорты и прочих льготах. Непостижимым образом интеллигенция исхитрялась заполучить все, что по праву принадлежало гегемону, включая пляжные места на Черноморском побережье Кавказа, модную одежду и дефицитную еду. Неправедным путем добывала она себе блага, а употребляла, если верить советскому кинематографу, не только с вызовом, а даже с претензией на разврат. Вот такая выковалась в Советском Союзе интеллигенция. Они даже обувь не снимали, приходя в дом. У нас в Перми, конечно, снимали, потому что на улицах очень грязно, а в Москве и Ленинграде – нет! Метку такую придумали: если тебе предлагают при входе снять туфли и надеть тапочки, значит, хозяева – фуфло, а если «так пускают» – значит, интеллигентные люди. Что и говорить, все родители хотели отдать своих детей в вузы получать диплом и становиться прослойкой, пусть даже еще пять лет посидят на шее у мамы с папой, не жалко.

Так вот, расплачиваться за будущее процветание начинающие интеллигенты начинали сразу после зачисления на первый курс. До начала обучения им предлагали заняться тяжелой и грязной работой в колхозе. Беда, если вглядеться в ретроспективу, а тогда казалось в порядке вещей. Мы ехали спецэшелонами с вокзала областного центра на юг области. По пути следования вагоны отцепляли, живая сила распределялась по хозяйствам. Развозили нас в обе стороны от железной дороги – кого автобусами, но чаще бортовыми машинами по распутице, не осенней, а всесезонной. Сентябрь в том году выдался на редкость солнечным и сухим. Не весь, а первые недели. Вот в эти две недели мы и управились со своей картошкой.

Сначала дела шли неважно. Разобравшись по двое, вооруженные ведрами первокурсники вяло тащились по борозде за картофелекопалкой, собирая клубни. На второй день копалка встала – выпал из нее пьяный тракторист. Вот тут и подоспели со своими идеями Дьяков с Брагиным. Заменили тракториста толковым студентом, распределили всю рабочую силу по-новому: одни собирают клубни, другие таскают ведра, третьи грузят мешки на машину. Водитель попался на удивление трезвый, а то заменили бы и его: среди бывших рабфаковцев нашлись люди любой квалификации. Конвейер получился потогонный, под стать тому самому Форду. Студентки – вчерашние школьницы – падали в обеденный перерыв на землю, не имея сил добраться до столовой. Вечером засыпали над тарелкой, никаких танцев-гуляний: штурм, штурм, штурм. И не роптали! На четырнадцатый день в деревню, где трудилась передовая группа, приехали представители деканата, профсоюза и комитета ВЛКСМ. Просили помочь отстающим. Не то чтобы просили, а сказали: «Надо».

Ребята, видевшие уже край своей делянки, скисли: стоило кишки рвать, чтобы потом за других вкалывать? И ведь не скажешь «нет» самому декану, не успев до первой сессии доучиться!

Дьяков, он уже стал старостой, посовещался с Брагиным и согласился выделить на один день одну бригаду для передачи опыта организации труда.

– Если отстающие хотят давать результат, пусть научатся и дадут, а если нет, мы за них работать не станем, – обосновал Дьяков свою позицию.

Брагин его поддержал. Представители, курирующие «сельский семестр», согласились. На пятнадцатый день, работая в меньшем составе, группа закончила уборку картофеля на выделенном для нее поле и утром следующего дня отбыла в областной центр. С вечера моросил первый дождичек. До станции ребят подбросил тот самый трезвый водитель, что отстоял с ними картофельную вахту. Он уважал студентов, показавших класс на уборочной, заработал с ними весомые премиальные, был очень доволен и за проезд денег не взял, разве только на бензин самую малость.

Заработанных на картошке денег каждому хватило на билет до города и на пару пирожков в буфете. Наряды студентам в колхозе закрывали по минимальному тарифу: считай бесплатная рабсила. А они и довольны, что вовремя смылись. Когда пирожки доедали, с неба сыпалась уже первая снежная крупка. Кончился сентябрь солнечный, начался нормальный, уральский. Дьяков с Брагиным провели операцию «картошка» с минимальными потерями, заработав авторитет на всю оставшуюся жизнь, по крайней мере студенческую.

По итогам битвы за урожай всем стало ясно, что на факультет пришла особенная группа. За высокие производственные показатели нам дали много-много баллов и большой пирог с повидлом. Дьякова пригласили работать в профком, Брагина – в институтский комитет комсомола. Остальных выдающихся первокурсников растащили по разным институциям, которых в вузе оказалось больше чем достаточно: комитет ВЛКСМ факультета, бюро ВЛКСМ специальности, столько же профкомов, штаб стройотряда, студклуб, турклуб, редакция стенгазеты, народная дружина, студсовет общежития… На двадцать пять человек получилось больше двадцати «портфелей». Каждый «портфель» приносил в копилку группы баллы, которые посредством умножения на весовые коэффициенты превращались в очки. Очки, в свою очередь, участвовали в распределении стипендий.

Первую сессию группа сдала хорошо. Учились все вместе. «Школьники» – те, что поступили сразу после выпускного, – подтягивали рабфаковцев по математике. В это время как раз происходила реформа учебной программы. «Школьники» легко управлялись с интегралами-дифференциалами, о которых рабфаковцы, окончившие школу три-четыре года назад, не слыхали. Аналогичная беда с химией, а с иностранными языками провал обнаружился у деревенских. Им порой вообще не преподавали язык за неимением учителя, в аттестат оценку ставили так, навскидку: не портить же человеку жизнь только за то, что он в деревне родился-рос?! Сокурсники их «подтягивали» до уровня требований на зачет. Так вот, сессию все сдали хорошо, с минимальным количеством троек и одиночным хвостом у Вовы Маслова, который на «картошку» не ездил, а мотался с институтским вокально-инструментальным ансамблем (ВИА!) по тем же деревням, где трудились студенты, но до своей замечательной группы не доехал – она раньше всё убрала и сорвалась. Артисты же культурно обслуживали свой маршрут до последнего гнилого клубня и нахлебались прелестей уральской осени. «Испили чащу жидких грязей», как выразился самодеятельный поэт в факультетской стенгазете «Резонанс». Картошку в поле Вова Маслов с нами не собирал и авторитета не нажил. Товарищи по студенческой группе Маслова недооценивали. Полагали, что на гитаре бренчать – не мешки ворочать, ерунда какая-то.