Александр Телегин - «Сено», «Эпоха перемен» и другие повести

И вдруг чудо: Катерина Ивановна наткнулась на дорогу. Вернее, это был след от колёс в траве. Но она знала, что если идти по этому следу навстречу ветру, он будет расширяться, станет дорогой, ведущей в совхоз. Однако, не дойти. Слишком далеко и слишком мало сил. А ночевать в степи – это конец. Она замёрзнет. Ветер ледяной, по ветру то и дело белыми струями проносится снег. И не спрятаться – нигде ни стога, ни копны. Александр Иванович поднимет тревогу не раньше вечера, а ночью её искать не поедут. Боже мой! Умереть так одной в степи! От страха во рту пересохло, воздух со свистом и болью входил в грудь.

И вот обессилевшая женщина стала спотыкаться, потом всё чаще и чаще и, наконец, первый раз упала. Поднимаясь, подумала: «Ну всё, несколько раз ещё смогу встать, а потом – конец. И тогда случилось ещё одно чудо: она услышала гудение трактора. Оглянулась – едет «Беларусь». Откуда он взялся в такой глухомани. Тракторист остановился и долго глядел на неё, соображая, не оптический ли она обман, потом посадил в кабину и промолвил удивлённо:

– Какого лешего ты, бабка, в такую даль зашла?

А она ответить не может, только дышит прерывисто. Домой приехала – не поверила глазам – на часах только полтретьего.

Присела, отдышалась, полежала, отдохнула.

Явились быки. Стала управляться. К вечеру пришла в себя, то есть, к ней вернулась способность горевать о коровах.

– Пропали, пропали наши коровы окончательно, мы их больше не увидим, – заплакала Катерина Ивановна уже в голос.

Сварила чай. Сели ужинать. Не оттого, что хочется, а потому что так надо. За столом скорбная тишина. Вдруг входит Лёшка Лазков. Он работает скотником и живёт на их улице через дом.

– Катерина батьковна! Ну-ка, принимай своих коров!

– Да ты что, Лёшка, не может быть! – воскликнула она.

– Я серьёзно говорю, иди открывай ворота, я их пригнал.

Поперхнулась, зарыдала, как за столом сидела, так, не одевшись, и выбежала на ледяной ветер.

Точно – её Мусеньки, её родные коровы. Верила и не верила, узнавала и не узнавала. Открыла ворота. Погладила, потрогала – они! Настоящие, такие, как были шесть дней назад.

– Боже мой! Лёша, Лёшенька, да где ж ты их нашёл!? – причитала, плача от радости.

– А на первой бригаде, Ивановна. За бригадным домом в лесочке.

– Да ведь мы там вчера два раза проезжали.

– Они видно, в лесок зашли от ветра и легли – вот ты их и не заметила. Им что! Рядом котлован: пойдут попьют, поедят и опять в лес залягут.

– Ну спасибо, Лёша, уж я и не знаю, как тебя благодарить.

– Да никак не надо, мы ведь все люди.

– Нет, нет. Давай я тебе хоть бутылку дам.

– Я тебе, Ивановна, и так тридцать тысяч должен.

– Ты что! Никаких долгов, я всё списываю!

Сашка испугался, что списанием долгов вся её благодарность ограничится и сказал поспешно:

– Ну ладно, так и быть, на бутылку возьму.

И бутылку взял, и о долге больше не вспоминал. А Константин Акимович сказал ей на следующее утро:

– Да это он сам их у себя спрятал, а когда понял, что можно с тебя слупить, пригнал, вот, мол, нашёл. Ты сама подумай, защем ему на бригаду ездить?! Щего он там вщера потерял?

Так это или не так – бог Лёшке судья. Главное её коровки были опять дома, и она их в тот год уже никуда не выпускала.

А сейчас… Не дай бог повторится. Она больше не вынесет таких кроссов на свежем воздухе.

Утром Катерина Ивановна едва смогла подняться, потому что у неё кружилась голова и тошнило.

Но вставать было надо, и она встала. Управилась и погнала быков. Невысоко над домами переливалось солнце. Небо было чистое, голубое, воздух сырой и свежий. Пусть бы такая погода до ноября постояла.

Тошнота и головокружение прошли. Она подумала, что если бы не хозяйство, то она до сих пор бы лежала и наверняка бы заболела.

Пастух с двумя подпасками уже стоял на выгоне и всем объявлял, что пасёт, как сказано в договоре, до восемнадцатого октября и ни единого дня более, какая бы расчудесная ни стояла погода. Вокруг него собралась большая толпа, которая этим объявлением была сильно недовольна. Серёжу убеждали пасти не до окончания срока, а сколько будет возможно – пока снег не выпадет. Серёжа не соглашался, говоря, что устал, что даже восемнадцатого числа дождаться не может.

– Ну ничего, Серёжа, что такое неделя-две сверх срока, а ты уж нам такую услугу окажешь. А? Мы тебе вдвое заплатим.

Серёжа отвечал, что с некоторых даже за август не может получить законные десять тысяч за голову, а всего ему должны целый миллион. Катерина Ивановна очень заинтересовано следила, чем закончится спор. Она болела за толпу, пытавшуюся уговорить пастуха. Но тут встрял Константин Акимович. Никто его за язык не тянул, а он взял, да и пошёл против общества:

– Имейте совесть. Щеловек и так всё лето отпас – лучше не надо. Сколько здесь живу, не было такого пастуха: ни разу не напился, ни разу стадо не распустил, ни одной головы не потерял. Щего вам ещё надо? А какое лето было, какие грозы! Вы бы попробовали хоть одну грозу в поле пережить или день в седле поболтаться, вы бы не сказали, что лишняя неделя – ерунда. Нам ему надо спасибо сказать, заплатить долги и отпустить с богом.

После такой речи от Серёжи отступились, а тётя Катя про себя страшно злилась на соседа: ишь добродушный нашёлся! Защитник пастухов! Легко ему быть добродушным, когда кормов полно.

Толпа разошлась. Серёжа сел на коня. Катерина Ивановна подошла к нему и сказала:

– Серёжа, я вчера своих коров упустила…

– А это, Катерина Ивановна, ваши проблемы. Я их в село пригнал, а то что вы опоздали – я не виноват.

– Я, Серёжа, тебя не виню, так получилось. Я хочу попросить… Если у тебя будет возможность, проедь на лошади по клеткам. [4]

– Ладно, – ответил пастух, – постараюсь.

Весь день у неё было тяжело на сердце. Неужели придётся завтра с попутными выезжать в степь, ходить по унылым осенним полям – ах, как страшно! Как она вчера радовалась, что не нужно ей с Александром Ивановичем пасти, а гляди, как всё обернулось. Уж лучше б они пасли. Так в тоске и маяте душевной выбелила зал. Несколько раз выбегала на звук тракторов – не посланец ли Сашки Ивкина сено везёт? Нет, не приехал посланец. А тут Александр Иванович исчез после обеда. Пришёл только в четыре часа. Она набросилась на него: «Где ты был?»

– В мастерскую ходил насчёт сена.

– Ну и что выяснил?

– Да ничего. К одному подошёл, к другому – никто не знает. Чёрт знает, что такое! Словно все дураками стали!

Потом его лицо расплылось в улыбке.

– Ты что смеёшься?

– А так. Я ребятам рассказал, как северные народы в Воркуте оленину ели. Нарежут лентами, один конец в зубы и чик ножом перед носом! Оттого у них и носы маленькие, чтобы ножом не отрезать.