Лев Наумов - Пловец Снов

– Гоша, – Борис поднял глаза, – у меня нет «я». А «собака» вместо «я» – разве это решение? Пустая подмена. Так иные женщины заводят детей после тридцати пяти, когда уже понимают, что сами ничего не смогли: пусть другие, новые люди разбираются, а её задача расплодиться, и вроде всё неплохо. Но ведь через три десятилетия отпрыски этих женщин окажутся точно в таком же положении… Они тоже ничего не смогут. Зачем тогда всё это? К чему? За последний год я столько всего прошёл, ты себе не представляешь. Мне больше не страшна Виржиния Вулф, пусть она меня боится.

Борис здорово опьянел. Странно, Горенову казалось, что сам он выпил значительно больше. Ладно, продолжать нет никакого смысла, пора расходиться. Главное, больше ему не наливать, иначе придётся везти домой, а это никак не входило в планы – лишняя трата времени. Жаль, очень жаль, что разговор пошёл таким странным путём.

Георгий схватил собеседника за шею и резко наклонил к себе. Они едва не столкнулись лбами. Горенов многократно видел подобный жест в кино. Как правило, так поступали старые друзья или отцы по отношению к сыновьям. Ещё его использовали следователи на допросах.

– Боря, посмотри вокруг. Кто эти люди? Что они делают? О чём говорят? Как ты думаешь, кто-нибудь, кроме нас, рассуждал в этом ресторане о Боге? Они ездят на метро, возят с собой кредитные карты, жратву и барахло. А мы возим романы и идеи, понимаешь? Тексты, которые никто, кроме нас, не напишет. А может, и мы не напишем… Хватит ли сил? Но мы стараемся, Боря. Я тебя прошу, не переставай стараться, хорошо.

– Гош, а им это надо?

– Кому?

– Ну, этим людям. Им надо, чтобы мы старались?.. Чтобы мы написали? Им это нужно, ты считаешь? Они же всё равно не читают… А если читают, то всякое говно. А я не могу писать говно, чтобы не утонуть. Физически не могу.

Не принимать сказанного на свой счёт становилось всё труднее. Тем более, в сущности, Борис был прав.

– Ладно, – ответил смурной Горенов. – Денег у меня всё равно с собой нет, приходи ко мне завтра. Стой! Знаешь, давай послезавтра… Вечером.

Георгий решил отложить их следующую встречу, чтобы хорошенько обдумать эту. Кроме того, пусть она состоится после разговора с Люмой. Быть может, возникнут и другие темы для обсуждения. Хотя как говорить с ним теперь о главном?.. Впрочем, больше всё равно не с кем. А если послать его куда подальше? Ну, помрёт Боря от голода, кому будет лучше? Кроме того, Горенов не сомневался, что совсем скоро другу в любом случае станет стыдно за свои слова. Он в этом не признается, но наверняка будет так.

– Послезавтра? – робко спросил собеседник и полез во внутренний карман за потёртой книжечкой с пожелтевшими страницами. Георгий улыбнулся, он вспомнил что тот вечно ходил с такой. Трогательно.

– Странная вещь, Борь. Бывает, покупаешь какую-то безделицу, вроде записной книжки, по случаю, не выбирая, просто внезапно понадобилась. Или наоборот, долго ищешь, но хорошую так и не находишь, остаёшься недовольным, хотя приобретаешь всё равно, поскольку ведь срочно нужна. Думаешь: «Потом обязательно отыщу получше и сразу поменяю». Но вспоминаешь об этом только лет через двадцать. У тебя та же книжка, которая никогда не нравилась. Она лежит на столе и будто говорит, что уже всё… Менять поздно… У тебя адрес-то мой новый есть?

– Что? А, нет… Это ежедневник, не записная книжка.

Горенов присмотрелся. На потрескавшейся от времени обложке было выдавлено: «Тысяча девятьсот девяносто…» – дальше не разобрать. Кажется, «1996».

– На какой год? – удивился Георгий.

– Так дни-то одинаковые.

Георгий сразу вспомнил 1996-й. Он был високосным. Значит, календарь если и совпадал, то только в первые два месяца. Неужели Боря не заметил? Стоит ли сообщать ему об этом? Как вообще можно обижаться на такого несуразного человека? Как он живёт? Чем руководствуется? Диктуют ли ему?

– Ты, кстати, помнишь, что послезавтра Мишин день рождения? – встрепенулся друг и потряс ежедневником.

– Точно? – трудно было верить книжке, отстающей более чем на двадцать лет.

Собеседник кивком показал, что это само собой разумеется.

– Тогда и Мишу помянем заодно? – сконфуженно уточнил Георгий. Слово «заодно» было, конечно, лишнее.

– Да, выпьем, – ответил Борис столь решительно, будто его на мгновение подменили.

Горенов продиктовал адрес, друзья встали из-за стола и направились к выходу. До двери шли молча, слишком много лишнего было сказано, а главное – обойдено вниманием. В тишине спускались по лестнице и шагали по коридору. На улице им тоже оказалось по пути, но молчание стало слишком гнетущим. Георгий всё же решил попытаться нащупать подход к важной для него теме, чтобы обсудить её послезавтра:

– Боря, тебе снятся сны?

– Конечно, – ответил тот неуверенно. – А как же?

– Что тебе снится?

– Всякое… – тот вздрогнул. – В последнее время я часто умираю или меня убивают во сне. И знаешь, это вовсе не кошмары. На моей смерти, как правило, действие не заканчивается, я умираю в самом начале, сразу…

– А что происходит дальше? – Горенов заинтересовался.

– Ну, нет, Гош… Такие сны нельзя рассказывать. Плохая примета.

– Почему? Не сбудется? Это же не предсказания, а сны…

– Серьёзно, плохая, поверь. Чёрная кошка, разбитое зеркало и баба с пустым ведром – шалости по сравнению с этим. Я пойду, извини. До послезавтра. Пока.

Борис резко развернулся и зашагал в другую сторону. Пройдя метров пятьдесят, он остановился и побежал обратно.

– Слушай, ты купи, пожалуйста, водки какой-нибудь… Не для меня, для Миши… А то я на мели, сам понимаешь. А помянуть очень надо…

Не дождавшись ответа, он кивнул и стремительно исчез в подворотне. Было совершенно очевидно, что ему совсем не туда нужно.

Вот и весь сказ. Что теперь делать с женщиной, вылезающей из колодца? По сути, собеседник закрыл тему ночных грёз раз и навсегда. Откуда вообще могла взяться такая примета? Неужели люди настолько часто обсуждают свои сны, чтобы подобное поверье возникло? Почему Горенов сам никогда о нём не слышал? Уж не выдумал ли его Борис? А если выдумал, то зачем? Всё обернулось как-то странно, ведь это он собирался рассказывать другу свой сон, а не наоборот…

Кстати говоря, как раз Истина, вылезающая из колодца, была наяву. Она – элемент реальности. Но как о ней говорить, не обсуждая ночное видение? Георгий запутался. Надо навести порядок. Во-первых, нет, он пишет детективы не для того, чтобы не утонуть! Это следовало сразу сказать Борису! Где он? Может, догнать? Он сочиняет свои книги, потому что в них царят закон и справедливость. Там всё понятно, всё строго и прямо, как Гороховая улица. Почему Гороховая? Она Горенову никогда не нравилась, а в данный момент было достаточно паршиво, чтобы вспомнить о ней.