Екатерина Калугина - Достояние государства

Постоянный страх за мать не давал Алишеру спокойно сидеть на занятиях в школе. Гораздо продуктивнее он занимался дома, когда, придя с уроков и убедившись, что все хорошо, успокаивался и садился за работу. В школе он старался звонить маме каждую перемену. Та ругалась, говорила, что это лишнее. Но он же понимал: ей приятно, ей там страшно одной. Звонить Алишеру нетрудно, он уже привык.

Сегодняшний день не стал исключением. На второй перемене он позвонил, спросил, как мама себя чувствует, на третьей – обменялись сообщениями. На четвёртой опять позвонил, немного поболтали. А на пятом уроке случилось это. Непонятное мероприятие. Когда отобрали телефоны. Это основательно напрягло, но не испугало. Сейчас это закончится, а там и всем урокам конец. И домой. Но это не закончилось. Их всех согнали в автобусы, как скот. Непонятно, куда и зачем повезли. Пока была суматоха посадки, Алишер позвонил маме и сказал, что связь их с этого момента будет ограничена обстоятельствами и что по возможности он позвонит как можно быстрее. Он уже понял, что наличие незаметных "умных часов" под рукавом свитера – это большое преимущество. И это самое преимущество нужно тщательно скрывать, иначе ему мало не покажется. Алишер интуитивно чувствовал, что происходит что-то неправильное. За эти несколько лет болезни матери он научился ждать и терпеть, а также быть внешне спокойным, если этого требовали обстоятельства.

Мама несколько раз набирала ему в ответ, но пришлось выключить звук, чтобы не спалиться. Каждый раз во время виброзвонка сердце стучало так, что Алишеру казалось, будто это громкое буханье слышит весь автобус. Он с ужасом думал, что эти звонки сейчас значили для мамы. Никогда такого не было, чтобы он не ответил на её звонок, а тут такое. Он мысленно молился, чтобы она не сильно волновалась, чтобы ей не стало плохо. К её болячке не хватало ещё давления или вообще сердце прихватит.

Алишер понимал, что если он выдаст себя, то вообще останется без связи, а это страшнее, чем расплата за этот косяк. Да, он сныкал часы, но неизвестно, во сколько он вообще домой вернётся и когда он сможет успокоить мать.

Когда их привезли в то место, Алишер не стал торопиться звонить. Нужно было все понять, разузнать, найти подходящее время и место для звонка. И ещё нужно было, чтобы и свои не заметили, что есть связь. Не, он не жадный, но спалится быстрее, если кому-то ещё даст звонить предкам. Понятно, что всем трудно, но ему труднее.

Для осуществления звонка Алишеру пришлось тайно подняться на второй нежилой этаж, найти там укромное местечко и тихонько позвонить.

– Мам, это я. Слушай внимательно, не перебивай. Может быть и такое, что я долго не смогу позвонить тебе. Пожалуйста, не волнуйся. У меня просто села батарея в телефоне, а Миха меня позвал в одно местечко. Я отойду с ним. Может, задержусь немного. Ты не волнуйся.

Все это Алишер выпалил на одном дыхании, скороговоркой, почти шёпотом, не задумываясь, что он говорит и поверит ли ему мама. Нужно говорить быстро, без перерывов, чтобы она не смогла вставить ни словечка.

– Алишер, дорогой, что случилось? У тебя все нормально? Такой голос странный…

– Да, мам, все хорошо. Связь плохая, мы в цоколе торгового центра. Позже позвоню. Не волнуйся. Пока!

– Ладно, пока. Осторожнее там.

Ладони вспотели, сердце ходило ходуном в грудной клетке, во рту пересохло.

Никто не услышал? Эти козлы с рациями по пятам ходили за ними. Стремно. И Алишер тихонечко вернулся к своим. Вроде не заметили.

Дети. Стас

Корнилов Станислав успел с утра поссориться с матерью. Он опаздывал в школу и попросил сделать ему завтрак. Мать вроде обещала, потом отвлеклась, уставилась в телефон, листала какие-то страницы и забыла о просьбе сына. Стас вышел из ванной, на ходу приглаживая влажные волосы.

– Мам, ну что? Даже чаю не налила? Ну, неужели сложно? Я же не прошу блинов там, сырников каких, каши. Можно тупо чаю сделать своему единственному ребёнку хоть иногда? Ни обеда дома, ни ужина, да можно хоть иногда что-то сделать? Все в интернете сидишь?

Надежда Ивановна всплеснула руками, вскочила с табуретки, заметалась по кухне.

– Ой, не заметила, как время прошло. Подожди, Стасик, сейчас сделаю, – засюсюкала она.

– Спасибо, уже не надо. Ждать уже не могу.

– Прости, на вот стольник, в школе купишь что-нибудь.

– Ладно, забей, – устало проговорил Стас. – Хоть постирать-то сможешь сегодня? Мне уже надеть нечего, все в стирке. Всё, я пошёл. Давай.

– Да, давай. Иди. Я постираю, постараюсь не забыть.

Стас шёл в школу и уже совсем не злился. Он привык. Так всегда. Он сам по себе, она сама по себе. Трудно представить, что они мать и сын и когда-то были одним целым. Жаль, что человек ничего не помнит из своего раннего детства. Он, Стас, ничего не помнит. К сожалению. Максимум, школьные годы. Даже детский сад не помнит. Наверное, он там сидел один до вечера, пока мать не вспоминала, что надо его забрать.

В школе она бывала, но лучше бы не ходила. У некоторых матери – интересные женщины, яркие, успешные, красивые. А она какая-то суетливая, бестолковая, жалкая какая-то. Нет, я люблю её, конечно, кроме неё, у меня никого нет. Да и она меня любит, уверен. Но как-то все не так, не так, как у всех. Никогда не обнимала, не целовала, не помню такого. Может, когда-то давно? И живет как-то незаметно, как будто оправдывается перед кем-то, извиняется. Почему так? Может, потому что профессия такая? Мать – медсестра, привыкла быть в тени врача, всем помогает, услужливая такая, безответная, со всеми соглашается, не спорит никогда. Работу свою вроде любит, ходит каждый день, с утра до обеда или с обеда до вечера. Но никогда никакую подработку не берет. Нет бы уколы кому делала в свободное время, денег бы заработала. Вроде и не жалуется на усталость, так, посидит, посопит, поест без интереса и в телевизор или в телефоне сидит. Книжку в руки не возьмёт, ничего вкусного не приготовит. Ни жарко от неё, ни холодно. Тепло вроде. Вроде есть мать. А вроде и нет.

Может, так и надо? Каждому свое? Зачем она меня тогда родила? Хотела очень? Вряд ли. Судя по её темпераменту, она очень редко чего-то хочет. Про отца мне особо не рассказывала. Типа того, что лётчик, не гнала. Говорила, что женат был и разводиться не хотел, а потом и вовсе уволился из поликлиники. Это ещё до моего рождения было. Я хотел его найти, но мать не дала. Тогда она искренне удивилась, зачем мне это. Ну, как ей объяснить? Любой нормальный человек хочет знать, кто его родители. Никаких контактов не дала. В свидетельстве о рождении стоял прочерк и фамилия матери. Вот такая у нас семья. Смешное слово. Наверное, когда-то давно оно было говорящим: семь "я"; детей тогда много рожали. А нас всего двое – какая это семья? Да и нас – то особо нет. Есть она и есть я.