Яна Кузнецова - Прозрачные крылья стрекозы

А в старом ее доме все было по-прежнему – те же книги, истертый плед и плюшевый медведь, привалившийся на диванный валик, и нужно было только завести стенные часы, тиканье которых расставит все на свои места.

Спать она укладывалась с удовольствием, только вот в комнате было что-то слишком прохладно. Она натянула на себя старую байковую пижаму, изукрашенную полинявшими зайцами, а на ноги натянула пуховые носки. «Осталось надеть перчатки и старую отцовскую ушанку» – подумала Лиза и засмеялась – настроение у нее было отличное. Несмотря на обилие впечатлений, заснула она моментально, но только среди ночи проснулась от холода, и когда попыталась подняться поняла, что не имеет на это сил. Поясницу не просто ломило, казалось, будто бы между позвонками вогнали раскаленный кол, озноб рассыпал по коже своих муравьев, а в легких свистел орган. Сперва Лизе хотелось стащить с вешалки пуховик и укутаться, но на смену ознобу на нее навалился обжигающий жар. Одеяло стало казаться раскаленной плитой, подушка – каменной горячей глыбой. Воздуха не хватало, будто кто-то выкачал его из комнаты, а шум машин за окном был подобен движущейся лавине, которая сейчас сметет ее и перемелет в муку. Привычная картинка качалась перед глазами, но потом в комнате невесть откуда появились гладкие белые шары величиной со шкаф, которые множились, множились, множились…

– …Нет, ну правильно люди говорят, что все психиатры сами сумасшедшие, – вытянув вперед одну ногу, на Лизиной кровати сидела Лика и озабоченно разглядывала драный на голени чулок. – Вот, блин, скажи, что бы ты делала, не окажись у меня ключей.

– Лика, ты здесь откуда, – прошелестела Лиза, – расскажи мне все, я что-то совсем ничего не помню.

– Откуда, откуда… От верблюда. Я значит, такая прихожу с Рустиком…

– Прости, а «рустик» – это что такое?

– Рустик это не «что такое», а Руслан – сотрудник крупного банка, пока еще простой охранник, но все впереди. Так вот, значит, привожу его сюда, а то у Кристинки сложный возраст и все такое, он – в комнату, я – на кухню стол соорудить. И тут вдруг крик: «Тут мертвая женщина…» Ну я влетаю и вижу тебя. Вызвали скорую, они говорят – крупозная пневмония, в больницу надо, но я тебя отстояла. Нечего в больнице клопов кормить.

– Да откуда же в больнице клопам взяться, – Лиза еле открывала рот, болтовня подруги ее страшно утомила.

– Ну не клопов, значит тараканов. Врачей-то ты кормить уже не можешь, бывшая жена «нового русского». Кстати, Богдан приезжал. Вещи твои привез и все такое. Поговорили мы с ним по душам. В общем, устал он от тебя. Я что-то не воткнулась на какую тему ты взбрыкнула, поняла только одно – он уже и сам созрел… Нет, ну вот ты мне объясни, какой надо быть идиоткой, чтобы такого мужика не удержать. Трудовой энтузиазм у нее, понимаешь ли, умничать ей надо, о науке и искусстве разговаривать… Ой, досталось бы мне такое счастье… Смотри, опомнишься, заплачешь – я тебе сопли вытирать не буду!

– Если бы ты меня послушала, то я бы постаралась все объяснить, – начала Лиза слабым голосом.

– Ладно, потом все расскажешь, доходяга ты моя, а сейчас ну-ка давай бульончика, – и Лика принесла из кухни чашку невероятно терпкого пахучего бульона…

Восстанавливалась Лиза очень медленно. Упрямый столбик термометра будто бы застыл на отметке тридцать семь и четыре, а надсадный кашель не давал уснуть по ночам. Лика навещала ее каждые два часа, делала уколы и кормила все тем же бульоном.

– Хочу сказать, что из-за твоей дурацкой болезни у меня накрылась поездка в Америку, – ворчала она, разбирая груженые продуктами авоськи, – не каждый, блин, день случается такая возможность.

– Ой, Ликуша, расскажи, – Лиза давилась от смеха, пытаясь спрятаться поглубже в одеяло.

– Ну чего тут смешного – знакомство по переписке. Есть специальное агентство. Не думай все солидно – ковры, диваны, часы с золотом. Приносишь пятьдесят грина и фотку, тебя сразу же вводят в компьютер, ну и …

– Ну то, что приносишь – это понятно, только дальше что?

– Слушай, Усольцева, чего ты такая дотошная. Дальше тебе пишут разные Американские фирмачи, и ты катишь в Штаты. У них там на наших баб мода, въехала наконец? – Лика начинала злиться.

– Так а почему ты- то не поехала?

– Потому что свои пятьдесят кровных долларов на твои паршивые таблетки истратила!

– Ой, Лика, какая же я дура. Как только поднимусь, в тот же день тебе отдам.

– Куда ты денешься с подводной лодки, а теперь давай сооружать причесон, а то ты у нас снова девушка на выданье…

Когда утихло цоканье ножниц, и Лиза взглянула на себя в зеркало, ей захотелось плакать, потому что стричь Лика так и не научилась. Тяжелые, струящиеся водопадом Лизины локоны уступили место обгрызенным вихрам. Коротенькая, будто бы после тифозной острижки челочка полностью открывала лоб, а остатки волос на затылке топорщились, как у младенца.

– Эй, потом налюбуешься, к телефону подойди, – вопила Лика через всю квартиру, – не успела от мужа свалить, как уже мужики звонят.

– Добрый день, Елизавета Дмитриевна, – напряженный голос Ивана был тороплив и отрывист, – я не знаю, уместен ли мой звонок, если нет, то прошу меня простить. Я хотел сказать вам, что Вербицкий покидает больницу. На время вашего отсутствия его лечением занялась сама Раиса Петровна, но от приема лекарств он категорически отказался. Потому заведующая сочла, что его присутствие в стационаре нерационально и вообще в отделении был страшный конфликт. Так что сегодня, после обеда он уходит. Не знаю, зачем я вам все это рассказал, но…

Лиза недослушала, нажала на рычаг и, из трубки теперь доносились лишь визгливые короткие гудки. Если он уйдет сегодня, то она больше никогда не увидит этого седого мальчишку, бесценного, единственного мужчину всей ее одинокой и несчастной, в общем-то жизни. Если он уйдет по раскисшей весенней дороге, исчезнет, затеряется в клубке Московских улиц и, какой-нибудь продрогший троллейбус увезет его навсегда, то завтра для Лизы уже не наступит, потому что ранние сумерки растворят ее сочащуюся тоскою душу, оставив на земле только пустую, как тряпичная кукла оболочку. Потому Лизе нужно спешить, гнать, лететь, ловить самую быструю на свете машину, которая будет мчаться и катить на красный свет без правил и без оглядки…

… И странную картину видели в тот хмурый день редкие прохожие. По аллее Подмосковного парка шел в сторону станции седой человек в старомодном пальто, а на перерез ему, увязая в мартовских сугробах, летела молодая женщина. Волосы ее были коротко острижены, цвет лица говорил о недавней болезни, а под пальто виднелась пижама детской расцветки.

– Леонид Алексеевич, Леня, Ленечка, – кричала она, и с каждым последующим словом голос ее звучал все более мощно, а интонации были таковы, словно женщина своим криком пытается предотвратить страшную какую-то беду, – я приехала за тобой, я люблю тебя!