Саша Баренц - Ироничные истории о…

Дизайнер обложки Максим Гибелен

Корректор Мария Яковлева

© Саша Баренц, 2021

© Максим Гибелен, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0051-9765-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Французский шансон я обожала с детства, могла часами слушать любимых шансонье, замирая от их бархатных голосов и чудесной музыки, но мне хотелось наслаждаться также и словами песен, точно знать, о чем они там поют. Поэтому я решила записаться на курсы французского языка. У французов, так уж получилось, даже шлягер на производственную тематику звучит так гимн любви. Ну, это свойство языка такое – «мур-мур, лямур-р-р-р». Поэтому, когда я балдела под песню Сержа Генсбура и Джейн Биркин «Je t’aime» («Я тебя люблю»), мне хотелось точно знать, отчего это они так шумно дышат. Действительно ли певцы поют об «этом самом» или занимаются дыхательной гимнастикой йогов. И не надо крутить пальцем у виска. Большинство граждан, не владеющих французским языком, свято уверены, что в песне Мари Ляфоре «Viens, viens» («Вернись, вернись»), повествуется о страданиях брошенной возлюбленной, а в действительности это монолог маленькой девочки, обращенный к блудному папаше, променявшему семейный очаг и малолетнюю дочурку на прелести молодой любовницы. Поэтому, не доверяя коварным французам, я пошла изучать язык, чтобы понимать смысл их песен без переводчиков. Итак – «Аллонз анфан де ля патри-и-и-ие!» («Вперед, сыны отечества»), на государственные курсы иностранных языков!

Во времена моей юности изучение французского расценивалось примерно так же, как если бы в настоящее время кто-то по доброй воле пошел зубрить латынь или древнегреческий. Люди практичные шли изучать английский язык – конечно, не для того, чтобы разъезжать по заграницам. В СССР это было уделом избранных. Но переводчикам английской технической и научной литературы платили неплохо. Посещение же курсов французского в глазах окружающих выглядело легкой придурью. Когда тебе почти двадцать пять лет, а ты бегаешь после работы зубрить неправильные глаголы – это, честно говоря, вызывает оторопь и недоумение у друзей и знакомых.

«Двадцать пять! Ты ведь уже старая дева! Сходила бы лучше на танцы в военное училище!» – советовали мне мои более практичные подруги, с сожалением взирая на убогую. Я в свою очередь с сожалением смотрела на них. Выросшая в семье военного, я прекрасно понимала, что молодые мускулистые лейтенанты хороши только на танцах, а в повседневной жизни мало подходят на роль героев романа. Тем более что у половины из них были верные шансы загреметь после окончания училища в Забайкальский военный округ или на благословенную Кушку. А там романтический флер военной жизни испаряется, как правило, сразу и навсегда.

На родных же курсах публика подбиралась хоть и с легкой французской придурью, но предсказуемая, с общими интересами и одним кругом чтения. Во времена моей молодости денег было мало у всех, а у молодых людей особенно. Поэтому приглашение в ресторан всегда проходило у тогдашних ухажеров под лозунгом «Кто девушку бифштексом кормит, тот ее и в постель танцует!» А вот наши сокурсники приглашали девушек в общепит просто так, из эстетических соображений. Правда, они с трудом подпадали под термин «молодые». Для моего двадцатипятилетнего мироощущения это были «пожилые сорокалетние дяденьки».

В то время, пока я упивалась бархатными голосами шансонье, мурчащих нежно о любви большой и страстной, мои неугомонные подруги с завидным упорством пытались меня с кем-нибудь познакомить. Но претенденты в женихи вели себя подозрительно однообразно: после скромной увертюры в виде похода в кино и дохлого букетика из трех гвоздик они решительно шли на штурм, задавая жизненно важный для будущих супругов вопрос – чем я занимаюсь в жизни и что я умею делать. Я воодушевленно сообщала, что хожу на курсы французского, очень люблю театр и (скромно потупившись) обожаю французских шансонье. После такой тирады глаза претендента как-то сразу теряли фокусировку, замутнялись, и после продолжительной паузы в столь конструктивной беседе неизбежно следовал самый главный вопрос, ради которого, как я понимаю и заводился весь тот сыр-бор: «Ну а хоть борщ-то ты готовить умеешь?» Борщ я готовить умела, но, преисполненная коварства, бодро заявляла, что готовить не люблю, борщей не варю и котлет не жарю. После этого разговор увядал окончательно и бесповоротно, как и принесенные гвоздики, и несостоявшийся жених навсегда растворялся в вечерних сумерках, чтобы больше никогда не появляться на моем жизненном пути.

Естественно, запасы женихов, проживающих в нашем городе, были быстро исчерпаны, тучные стада любителей борща перекочевали в семейные стойбища, а я с тех пор могла спокойно наслаждаться сладостными призывами, льющимися из моего кассетника: «Мы пойдем туда, куда захочешь, когда захочешь…» – и никаких борщей! «Не бросай меня» – и ни слова о котлетах! Разве что виртуальные любовники могли скромно попросить сделать им чашечку кофе, не загоняя женщину на кухонные галеры! «Сделай мне хороший кофе, а я тебе расскажу одну историю…» Для романтически настроенной почти уже тридцатилетней дурынды это звучало вполне приемлемо и ненавязчиво.

Таким образом, под сурдинку магнитофона я и дожила до перестройки, которая резко изменила как мою судьбу, так и жизни многих других людей. В эту незабвенную эпоху случилось так, что учителя, библиотекари и прочая интеллигентная шушера оказались никому не нужны. Шансов найти работу, за которую платили бы деньги и на которые можно было бы купить не только проездной билет на работу, но и что-нибудь покушать, стало миссией почти невыполнимой. Даже свежеприобретенный диплом секретутских курсов положения дел не менял. Все новые русские поголовно хотели иметь на посту секретарш знойных красоток с ногами от горла́. Мои ноги были нормальной длины и тянулись не от горла, а от того места, из которого им и полагается расти. Плюс у меня был отягчающий фактор – возраст. Мне уже было за тридцать, что позволяло вальяжным нуворишам задавать на собеседовании вопросы типа «А почему вы еще не замужем?», «А как вы относитесь к мужчинам?».

Правда, несмотря на ущербные ноги, у меня было два спасительных костыля в виде перманентно изучаемого французского и почти забытого и нелюбимого английского языка, что и позволило мне выдержать конкуренцию с молодыми знойными секситутками. Я устроилась на работу сначала в фирмешку, торговавшую иностранной периодикой, а потом трудилась на барыг, спекулировавших импортными фруктами. Потеряв изрядную долю здоровья, но приобретя солидный жизненный и коммерческий опыт, я ухитрилась сэкономить небольшую сумму тугриков, чтобы позволить себе поехать в отпуск за границу. Одна старинная подруга, с которой мы, кстати, познакомились на курсах, жившая к тому времени уже с десяток лет в Америке, предложила приехать к ней в гости.