Иван Царицын - Близкое-далёкое

Лёша вскочил и, раздирая глотку, провопил:

– Слава Украине!

– Эгэ, – опешил дядька, и взгляд его наполнился обжигающей ненавистью, – да у нас тут свидомый.

И Лёша опять распластался на асфальте теперь уже со вторым подбитым глазом.

– Крым для крымчан, – буркнул он в ответ. – Знаешь как?

– Конечно.

Он начал подбирать со стала зажигалки, чиркать ими и наконец нашёл работающую. Скомандовал:

– Давай, – и после того, как дело было сделано, потянул Марину в «Славуту»

Она плюхнулась на переднее сиденье и принялась с интересом рассматривала вроде бы знакомое убранство машины.

– Ну как, ну как? – подпрыгивал Лёша на водительском сиденье, – вот щас будет, – и включил радио.

Заскрежетали гитарные рифы, громыхнул первобытный звук барабанов, подобно животному заорал певец: «Развлекайся, развлекайся, как можешь, развлеки себя сам, тебе никто не поможет». Лёша дёргался не в такт, дёргался абы как, точно припадочный, и Марина, извиваясь, подражала ему. Провалилась Марина в музыку, каждый удар барабана отражался в её сознании причудливым узором. Прекрасная музыка, лучшая музыка, такая интересная, такая неожиданная. Били барабаны, били гитары. Мощь! Марина трогала себя за бёдра, ласкала живот, и сорвала вдруг заколку, и волосы расплескались на плечи, на грудь.

Лёша опытный был – есть зазор, не самый пик, а где-то посерединке, когда полно сил, полно свободы и веселья. В этот зазор и надо творить всякую дичь. И он завёл мотор. Пора кататься!

– А этот? – Марина схватила Лёшу за локоть, ткнула пальцем в мотоцикл, и Лёша, весело мыча, выскочил из машины.

Мотоцикл мчался по линиям гаражного кооператива. Марина сидела сзади, прижималась к Лёше, стягивала его живот руками. Скорость звенела в ушах, перед глазами мельтешило. Марина закрыла глаза, прижалась лицом к Лёшиной спине, и ей стало тепло. Невольно полезли мысли о Потапыче. Она явственно почувствовала доброту его, большую искреннюю доброту, и боль своего возлюбленного. Успокоилась душа. Внутренний мир Потапыча виден ясно – бери этот мир, примирись с ним. И там, на мотоцикле, среди скорости и дурмана, любовь Марины достигла зенита.

А Лёша гнал всё быстрее и быстрее. От прикосновений девичьих рук становилось тесно. И казалось, чем выше скорость, тем сильнее нарастает внутри торжествующая похоть.

Не смог он затормозить, и на повороте вместе с девушкой выскользнул и повалился на асфальт. Придавленный мотоциклом глядел в падающее наркотическое небо, часто и неутомимо дышал. Повернул голову к Марине и в её расширенных блестящих зрачках увидел благодарность.

Автовокзал гудел и дышал пылью. Автобусы заползали на площадь, вбирали в себя пассажиров и уползали прочь. Сновали туда-сюда граждане или стояли кучками, окружённые чемоданами и сумками как баррикадами. Среди автовокзального шума и человеческой суеты Марине до ужаса захотелось одиночества. Жизнь в общаге вымотала её. Марина с подругой решили снять комнату, но достаточной суммы даже вскладчину не набралось, и Марина ехала домой просить деньги у родителей. А просить деньги у родителей – болезненно для неё. Она и так слишком много им должна.

И с Потапычем разлучаться не хотелось. В последние месяцы их отношения окутывались некой двусмысленностью – вроде и есть Потапыч и Марина друг у друга, а вроде и нет. Но после её поездки в гараж двусмысленность исчезла, и отношения вернулись к истокам, к своему весёлому и непринуждённому течению. А как всё может измениться за две недели её отсутствия! И теперь она будет постоянно переживать: о Потапыче, о деньгах. А Марина надеялась, что приезд домой станет для неё отдыхом. Надеялась вновь побыть маленькой девочкой, для которой «мой дом – моя крепость».

Объявили посадку на автобус Севастополь-Черноморское. Потапыч потащил чемодан к перрону, Марина поковыляла следом. Перед прощаньем они долго и смачно целовались.

За автобусным окном лежала крымская степь, Марина смотрела в эту степь и думала – одно и то же, одно и то же – в рейс, скорее в рейс! Вот Лёше повезло, уже скоро он уйдёт в моря на целых полгода. Болело внутри от зависти. В который раз Марина пожалела, что не родилась мужчиной. «Главное чтобы это тебе в жизни пригодилось» – вспомнила она заповедь отца и поняла – родители не примут Потапыча, и Марине будет стыдно перед ними за свою любовь и за потраченное время. А ведь она могла познакомиться с Лёшей раньше, и, возможно, тогда бы жизнь её пошла по-другому.

Может она влюбилась только потому, что оказалась совершенно одна в чужом городе? Тогда ещё не появились у неё друзья в универе, и Марина увязла в беспрерывной всепоглощающей тоске. Особенно ярко помнила, как ехала в Севастополь, где её ждала грязная неухоженная общага и дуры соседки, и Марине хотелось выть на весь автобус. Потапыч встретил её на автовокзале поздно вечером, и Марина чуть не шлёпнулась перед ним на колени от благодарности – можно не ехать в общагу, можно гулять хоть до утра, обниматься и целоваться. Чтобы она делала, если бы не Потапыч?

Была и другая проблема – Марина боялась забеременеть. Залёт – и мечты о море, о рейсе, о великих людях пойдут прахом. Её неугомонное сознание, встревоженное возможностью забеременеть, отметало всё лишнее и представляло только крупные и самые очевидные неприятности. Марина боялась потерять месячные и при задержке старалась успокоить себя – это из-за постоянного стресса. А ещё из-за вечных переездов туда-сюда, то в Севастополь, то в Черноморское – и переезды могли сбить цикл, конечно же. Она изучала по интернету симптомы беременности, применяла симптомы на себя, и пугалась того, как способно измениться её тело.

Мама как-то сказала дочери: «Знаешь, лучше быть одной» Признание матери поразило Марину. Она любила свою семью, любила жизнь, которую они вели втроём, Марина, отец Арлен и мама Наталья, любила свой дом и пгт Черноморское. Но однажды Марина поведала Потапычу:

– Отец очень долго изменял матери, когда я совсем маленькая была. Мама мне сама об этом рассказывала.

– Тебя это травмировало? Детская травма, типо того?

– Не это, а как бабушка отреагировала: «Выбрала, теперь терпи» Так и сказала – сама выбирала, теперь терпи. Как меня её слова возмутили. Неправильно терпеть. Неправильно. Хотя… уйди тогда мама, не было бы всего, что мы имеем сейчас. В общем – я не знаю.

Отца Марина не хотела винить, родная кровь всё оправдала, и она думала о его поступках, как о чем-то неизбежном, но в итоге преодолённом. Отца было за что уважать. Его работоспособность, усердие, упёртость восхищали её. Одарённый мастер, Арлен имел руки поистине умелые. Изучая, как отец работает, дочь хотела мастерить и чинить все вещи на свете. К нынешнему её приезду Арлен смастерил якорь – из дерева, покрытый лаком, размером с ладонь. Она решила, что как талисман возьмёт якорь обратно в Севастополь и никогда с ним не расстанется.