Наталия Мартэн-Соловьёва - Аниматор. Рассказы

– Мамк, а мамк, я повою?

– Да вой ты, горе моё!

Шурка устраивался на подоконнике и начинал протяжно и выразительно выть… Мои размышления прервал телефонный звонок, Татка сообщила, что скоро придёт. Эти две недели она жила у дедушки и бабушки. Когда Татка дома, то дом наш преображается: исчезает тоска, пустота и безнадёга. Даже если дома очень тихо, то это совершенно другая тишина – полная жизни, радости и смысла. Я поднялась с дивана и включила радио. В густую тишину квартиры ворвалась бодрая песенка моих школьных времен. Дружный хор голосов радостно сообщал:

– Не надо печалиться! Вся жизнь впереди!

Вся жизнь впереди! Надейся и жди!

Франсуа позвонил в понедельник вечером. На меня словно брызнули живой водицей. Снова припорхнула надежда и будто маленькая птичка присела на моей ладони. Франсуа сообщил, что вышлет мне брачное приглашение, оплатит билет, я прилечу, и мы поженимся. Во Франции это без проблем. Если есть все справки и документы и они в порядке, то процедуру бракосочетания возможно совершить в течение пятнадцати дней.

День моего отъезда я буду помнить всю жизнь, хотя и была в «полукоматозном» состоянии. У меня только от одного воспоминания об этом дне начинаются душевные судороги!

Я помню Таткины огромные глаза. Её нежное личико как-то в миг похудело, осунулось, глаза стали ещё больше. Была минута, когда я уже решила никуда не ехать, а ну её, эту Францию и это замужество!

Проживу и так! Но Таня сказала:

– Нет, мама, лети!

У меня был билет на самолет компании KLM, но меня ничего не радовало! Передо мной всё время стояли Таткины огромные погасшие глаза. Она не плакала, но выражение глаз было такое же, как много лет назад в детском саду, когда я уходила на работу, а Татка оставалась. Она начинала так горько и безутешно плакать, что я долго не могла уйти и на работу приходила с тяжёлым сердцем и отвратительным настроением. Татка думала тогда, что я её бросаю и никогда за ней не приду, и она так и останется на всю жизнь в детском саду без мамы! Я улетала во Францию на месяц, а Татка думала, что навсегда…

Самолет плавно поехал по взлётной полосе, потом остановился на некоторое время, мощно загудели моторы. Я уже совсем не хотела никуда лететь, даже в восхитительный Париж, но самолет вздрогнул, разбежался и, наконец, оторвался от земли. Я чувствовала, что в моей душе нарастает волнение и не могла с ним справиться. Я горько расплакалась, горячие слёзы траурными потоками потекли по моим щекам: Я беззвучно ревела и не могла остановиться. Рядом со мной сидел мужчина – вылитый Воланд.

– Так и надо! – горько-зло подумала я.

– Он меня сейчас выкинет за борт! И правильно сделает!

В этот момент Двойник открыл глаза, осторожно повернул голову и посмотрел на меня. Мой нос распух и почти совсем не дышал, поэтому я открыла рот и так и сидела с опухшим носом и открытым ртом.

– Вам плохо? – заботливо спросил сосед.

– М – м – издала я звук.

– У Вас что-то случилось? – настойчиво продолжал интересоваться Двойник.

– Случилось. Я лечу замуж по брачному приглашению – тихо призналась я, сжав до боли пальцы рук.

Сосед понимающе кивнул.

– А как зовут Вашего жениха? – последовал очередной вопрос.

Я с тоской посмотрела в окно:

– Франсуа.

Двойник усмехнулся.

– Это имя не для Вас! Какое-то время Вы будете терпеть, потом всё бросите и возвратитесь домой.

Сосед говорил медленно и очень уверенно.

Меня охватил суеверный страх. Я захотела прямо сейчас вернуться домой. Я совершила ошибку. Но человеку свойственно ошибаться, на то он и человек. – Но не такой ценой! – присоединился к моим размышлениям Умный Человек.

– Ты устраивала свою личную жизнь?! Ты одинока и несчастна?!

Ах – ах! Скажите пожалуйста! Никогда не ищи виноватых вокруг себя, так как в своих несчастьях и проблемах виновата ты сама! – вынес приговор Умный Человек.

– Но теперь надо как-то исправлять положение?! – промямлила я жалобно.

– А как же Франсуа? – продолжал вопрошать У. Ч. прокурорским тоном.

– Он ждёт, он полон надежды и радости!

Мои щеки пылали и вся я горела изнутри жарким пламенем.

– Может быть, я ещё никуда не выйду, ни в какой замуж! – смело продолжала я шевелить извилинами.

В Германии я должна была пересесть на парижский самолёт. Я бежала по аэровокзалу, мне было очень плохо и казалось, что этот сверкающий, отшлифованный вокзал никогда не закончится. Я оказалась последней пассажиркой на Париж. Когда я ворвалась в самолёт, растерзанная и красная, на меня устремились десятки «импортных» взглядов. Я упала на своё место у иллюминатора и смогла наконец-то отдышаться и освободить онемевшие от сумок руки. Первый раз в жизни я оказалась одна далеко от дома и родных людей в чужом мире.

Мы подлетали к Парижу. Франция встретила нас широкой солнечной улыбкой. Я смотрела в иллюминатор, и мне казалось, что там, внизу расстилается огромное лоскутное одеяло, сотканное из травы, цветов и солнечных лучей. Я никак не могла привыкнуть к мысли, что я – в Париже! Фантастика какая-то!

Когда мои ноги ступили на священную территорию аэропорта «Руасси», на часах было почти десять утра. Я ждала свой багаж два с половиной часа, так как моя сумка прилетела вместе со мной, а чемодан со следующим рейсом! Как оказалось, такие «штучки» здесь очень часто практикуют. Франсуа измучился в ожидании. Наконец я получила свой багаж и «выплыла» в зал для встречающих. На Франсуа было страшно смотреть: небритый, с воспаленными красными глазами и пересохшим ртом. Но он счастливо улыбался. От волнения Франсуа забыл, где поставил свою машину, и мы вынуждены были обратиться к полицейским.

Наконец мы обнаружили «потерю». Машина была очень красивая и дорогая, марки «ОДИ» серебристого цвета, но до безобразия пыльная и уляпанная грязью, причём, давней. В салоне разбросаны папки, бумажки, пустые бутылки из-под минералки. Меня эта картина неприятно поразила и тоненькой иголочкой в сердце кольнула тревога. Франсуа решил показать мне «столицу мира» из машины.

Автомобиль кружил по городским улицам, а я смотрела в пыльное окно, за которым звучал Париж. В удивительно-прекрасной книге Алексея Толстого «Хождение по мукам» Катя Смоковникова писала своей сестре Даше:

«Париж – голубой и шёлковый как коробочка из-под духов…».

Мы остановились недалеко от Эйфелевой башни, вышли из машины и подошли поближе. Я смотрела на «Турэфель» и она представлялась мне настолько хрупкой, что лёгкое дуновение ветерка, казалось, могло бы без труда сломать это кружевное чудо! Я прикоснулась к башне рукой и ехидно подумала, что отныне не буду мыть эту руку, поскольку теперь на ней «чудесная пыль веков». Мы ещё немного погуляли по центру, минут пятнадцать, потом зашли в маленькое уютное кафе, каких сотни в Париже. Франсуа выпил чашку кофе, а я стакан апельсинового сока. Чашечка была совсем крошечная, а стоила 7 франков! Франция очень дорогая страна, где платят даже за автодороги! После нашей небольшой прогулки пешком по центру Парижа, вид у Франсуа был совершенно измученный, но глаза светились радостью и излучали лазурный свет. Я подумала, что, может быть, не стоит так трагически относиться к происходящим событиям: вместо одного месяца я пробуду здесь две недели, а потом вернусь домой. Франсуа предложил мне на следующей неделе приехать в Париж дня на три, чтобы посмотреть все интересные места. За свои сорок семь лет Франсуа ни разу не был в Лувре, да и вообще, в Париже он бывал чрезвычайно редко, так как всё время отнимала работа. Итак, мы тронулись в путь. Путешествие продолжалось. Франсуа включил радио. Французское радио может похвастаться множеством каналов. Но больше всего мне понравился «Шэриэфэм». Мне всегда очень нравилась французская музыка, но я даже не представляла себе, сколько прекрасных певиц и певцов во Франции! Этот огромный, неведомый мне раньше мир французской музыки, песен и талантов просто ошеломил меня и стал первым зёрнышком, которое породило в моей душе стойкое, ничем не потопляемое восхищение. Машина летела по-над дорогой бесшумно и легко словно ласточка. Надо сказать, дороги во Франции очень хорошие, благоустроенные, в том смысле, что без ям и всяческих ловушек. Кроме того, очень часто случаются маленькие станции, которые сочетают в себе функции гостиницы, кафе, магазина и… бани. Там можно что-нибудь купить из вещей или продуктов, отдохнуть перекусить, сходить в туалет и даже помыться в душе! Машина неслась по шоссе со скоростью сто сорок километров в час. За окном мелькали прелестные картинки: зелёные поля, небольшие лесочки, живописные озёра, реки и деревушки. Французы живут красиво, элегантно, очень любят свои дома и приусадебные участки, повсюду море цветов и зелени. Мы ехали с остановками почти четыре часа, за это время нам не встретился ни один крупный город: всё деревни да деревни! Французы, видимо, не любят жить в больших городах, в многоэтажных домах, в шуме, суете и спешке. Они предпочитают покой и собственные дома, затерянные среди просторных полей, лесов и цветочных полян. Как пчёлки. Поэтому во мне зрело убеждение, что Франция – это одна большая деревня! А я вся пронизана ритмами большого города. И психология у меня соответствующая! Полусонная деревенская тишина меня угнетает, я начинаю бесконечно тосковать по городским звукам, энергии и динамике. Долго жить без большого города я не могу, я заболеваю от такого плавного деревенского существования. Наконец мы приехали. Я вышла из машины и внимательно огляделась вокруг: Франсуа писал мне о том, что он живёт и работает в городе, правда небольшом, но всё-таки городе, а то, что я сейчас видела перед собой, была стопроцентная деревня, только французская, с множеством цветов и крошечным сельповским магазином, как и положено во всех деревнях мира. Огромные, серого цвета старые дома глухой стеной теснились вдоль немногочисленных улиц. Меня захлестнула волна нестерпимого отчаяния: опять обман, да ещё какой! Франсуа пригласил меня войти в дом и распахнул дверь. В нос мне ударил спёртый запах с примесью плесени и гнили. Сразу у входа слева находилась кухня. В раковине, словно Мамаев Курган, возвышалась гора грязной посуды с остатками пищи. Передо мной открывались восхитительные перспективы семейной жизни с французским мужем. Я двинулась дальше по коридору. Дом был старый, «о трёх этажах». На третьем этаже находился чердак, весь заросший пылью и паутиной. Самое подходящее место для привидений. На втором этаже располагались спальные комнаты. Одна из них принадлежала Франсуа, а другая – его двадцатилетнему сыну Кристиану. Я постучала на всякий случай. Мне не ответили, тогда я осторожно слегка приоткрыла дверь и заглянула внутрь. В комнате царил полумрак, окно было плотно закрыто. На полу в художественном беспорядке непринужденно валялись пустые бутылки, мятые рубашки, майки, ботинки с засохшими комками грязи, какие-то этикетки, обрывки газеты и бумаги, часть одеяла с кровати сползла на пол, простыня скрутилась в тугой жгут… Я тихо прикрыла дверь. Это была комната сына, а какова тогда комната отца? Мне расхотелось туда заходить. Я слышала, как Франсуа что-то там двигал. Потом он позвал меня. Я вдохнула побольше воздуха в лёгкие и толкнула дверь рукой. Передо мной открылась следующая картина: огромная комната с ядовитыми сине-зелёными обоями и широкой кроватью посередине. Кровать была новая. Яркая этикетка пёстрой лентой пересекала её по диагонали. Подушек, одеял и прочих спальных атрибутов поблизости не наблюдалось, а, может быть, и вовсе не предвиделось. Франсуа движением фокусника вытащил откуда-то подобие подушки узкой прямоугольной формы, положил себе под голову, и устремил на меня безмятежный светло-голубой взор.