Виктор Кукушкин - Небесная Канцелярия 2

– Почему я должен выступать «в назидание» другим? Крайним хотите сделать? – возмутился Каркушин. – И вообще, не так всё было.

– Подсудимый, вам слово не давали, – перебила судья. – Есть что добавить защите?

– Самый заурядный случай, самый заурядный обвиняемый. Не стоит такой заурядный случай возводить в ранг «попрания прав», не тянет мой подзащитный на сакральную жертву, – пожал плечами защитник.

– Попросил бы без оскорблений. «Среднестатистический», «заурядный», умеете вы мотивировать, – проворчал Каркушин.

– Подсудимый, вам слово не давали, – осадила судья. – Тюрьма будет вас мотивировать. Подведём итог. Свидетели утверждают, обвиняемый был за рулем во время аварии. Налицо попытка угона, при отягчающих обстоятельствах, с алкогольным опьянением!

– Семь лет как минимум, – кивнул обвинитель.

– Подсудимый, разбирает любопытство узнать, зачем? – развела руками судья.

– Не помню, девушка понравилась… Поначалу. Кажись, – растерявшись, предположил Кирилл.

– Девушка или машина? – уточнил обвинитель.

– И то и другое, чего теряться-то! – выкрикнули из зала.

– Не помню, не в себе был, – растерялся Кирилл.

– Колдунья попутала, – побледнев, выдохнула София Фёдоровна, – со своей куклой и зеркалом. В тот момент всё и случилось. Не надо было к ней заходить.

– У вас что раздвоение личности, «не в себе был»? – удивилась судья.

– Настаиваю на психиатрическом обследовании!.. – обрадовался защитник. – Появилась необходимость убедиться в психическом здоровье обвиняемого, вы ж, видите.

– Не надо никаких обследований! – взмолился Кирилл. – Не хочу больше в психушку.

– Что значит «не хочу больше», вы что, там уже были?! – удивилась судья.

– Да, то есть не знаю… не уверен, может быть…

– Что?! Заседание суда откладывается до прояснения новых обстоятельств! – заключила судья.

– Чем больше живу, тем больше поражаюсь! – расширила взгляд София Фёдоровна. – Когда это он успел?..

– Мам, я уже ничему не поражаюсь, – ответила Аня.

– Как я тебя понимаю!

– Что значит «заседание откладывается»? – вспыхнула потерпевшая. – Я не могу себе больше позволить рассиживаться здесь с вами, моё время слишком дорого, чтобы тратить его на какого-то алкоголика. Вы ж обещали!.. Вам что, мало платят?

– Кто ж знал про психушку? – развел руками представитель обвинения. – Против психушки мы почти бессильны.

– Значит, психам можно всё, а мне… а моя любимая машина…

– Надо ещё определить, что он псих.

– Кто будет определять?

– Комиссия, специальная медицинская комиссия. Могу вас заверить, ещё неизвестно, что лучше: тюремное отделение дурдома или тюрьма. Его судьба от него больше не зависит.

– Она и так от него не зависит!.. А от кого зависит?

– Я и говорю… От нас, только от нас. И от судебной комиссии.

– Он не выйдет оттуда!..

7

И снова машина с решетками, теперь уже с двумя охранниками.

После ночных кошмаров и судебного заседания Кирилл отключился, под гулкую монотонную работу механизмов сладко уснул. Когда сделалось тихо, распахнул глаза. Никого. Задняя зарешёченная дверь раскрыта. Жужжание мух да дуновение ветра.

В проём двери осторожно просунулись два существа. Одно в рваной поношенной одежде с дырявым зонтиком; другое в тунике защитного цвета, в очках с толстыми линзами, со связкой ключей, которой, наверное, и открыли дверь.

– Садимся? – спросило одно существо у другого, поставив в проём чемодан.

– Не нравится мне здесь, – скривилось существо в обносках.

– Тогда теперь твоя очередь нести чемодан. Руки отваливаются.

– Не отвалились же.

– Эй, вы кто? Сюда нельзя!.. – замахал руками Кирилл.

– Смотри и он здесь! Сразу как-то не заметила. Ты заметила?

– Нет, конечно! У меня от такой свободы до сих пор голова кружится.

– Давай представимся, раз нас не узнали.

– Кто первым? Я?

– Нет, я!.. Мне по статусу положено, в кои-то веки со жребием повезло.

– Думаешь, это везение? – скривилась существо в тунике.

– Подеритесь ещё, – наблюдая за поведением парочки, усмехнулся Кирилл.

– Не перебивай!.. Хорошо, представляйся, больно надо.

– Сейчас только одежду расправлю, – существо в обносках разгладило лохмотья, гордо подняло подбородок, выставило ногу вперед. – Значит так: у меня, конечно, много имен, но больше всего мне нравится, когда меня зовут – свобода!

– Ничего себе кликуха, да?.. Всё?.. – усмехнулось существо в тунике, в нетерпении отодвинув подругу.

– Всё, – расстроилось существо в обносках. – Паузу надо было выдержать. Помешала.

– Потом выдержишь. Навыдерживаешься ещё. Теперь моя очередь!.. Не хочешь угадать с первого раза, как меня зовут?

Кирилл пожал плечами.

– Вообще-то меня тоже могут звать по-разному. Из последних мне больше нравится – дорожная карта! Не удивлюсь, если завтра кто-то из новых спонсоров даст другое имя.

– Тирания? Уголовный кодекс? – попытался предположить Кирилл.

– Странный человек, любое сказанное им слово, ему же во вред, – пожала плечами назвавшаяся дорожной картой.

– Ему, действительно, лучше молчать, – согласилась назвавшаяся свободой.

– Тогда, может… «демократия»? – попробовал реабилитироваться Кирилл.

– Демократия как и любовь – два понятия, которые постоянно с чем-то путают. А потом, эти понятия чаще всего используют для оправданий, неустойчивые понятия, – отмахнулась дорожная карта.

– Серьезно? – удивилась свобода.

– Не знала? Настоящая демократия может быть только в Америке, как настоящий коньяк только во Франции. Всё остальное они не признают.

– А он знает, нет?

– Знают избранные.

– Я б тебя ни с чем не спутала, тебя ни с чем спутать невозможно.

– Это рядом с тобой невозможно!..

– Мои слова потому мне во вред, потому что каждый в них пытается увидеть свой смысл, а не мой, – попытался вставить своё слово Кирилл. – Загоняют людей в рамки.

– Без рамок нельзя! – сообщила дорожная карта. – Вот представь – вода в сосуде. Если сосуд удалить, вода выльется и испарится.

– Или просочится в землю! – подтвердила свобода.

– Ну, или-или. Так же и с остальным.

– Круговорот воды в природе.

– Конечно, человека нужно судить по законам, которые он сам для себя создал, в идеале, но многие из вас несовершенны, поэтому законы создают для всех сразу скопом. Зачем париться? По законам, которые человек сам для себя создал, судят только избранных, чаще всего художников.

– И то не всех. Когда те становятся национальным достоянием, чаще всего, когда этих художников уже нет в живых.

– И даже судят не их, а их произведения.

– Да, но судят-то те, кто ставит себя выше закона, – возразил Кирилл, – загоняют людей в рамки и судят. Поэтому невиновный, то есть я, в их глазах становится виновным, и любые доказательства обратного бесполезны.