Радиф Кашапов - Окно в потолке

Пол в коридоре покрыт паркетом, который скрипит на каждом шагу, пузырится на счет «восемь», отсутствует на пятнадцатом, тридцатом и далее. Здесь лучше перемещаться на скейте, роликах, велосипеде (на кухне лет 20 назад один из случайных баловней судьбы постелил линолеум). Круглосуточно горит свет – пять ламп без абажуров и других украшательств. Яркое желтое пятно на потолке – ближе к кухне, очевидно – яичница. Или следствие потопа. На одной из стен висит стенгазета, точнее – скелет стенгазеты. Наклеены заголовки, но поля для текстов пусты. Под этим незаконченным всплеском вдохновения расположилась полочка с телефоном, украшенная счетами за электричество и жилье. Счетов очень много.

И это не случайно. Собственно, эта квартира досталась риэлтерской конторе в результате хитрой операции. Сначала пришла милиция с предложением выплатить всю квартплату. На следующий день – фирмачи с деньгами и проектом, в котором после улаживания проблем с властями жильцы уезжали восвояси с хорошей суммой в кармане. Коммуналку перевели на фамилию одной активной тетушки.

А жалко было лишь одну семью: в ней жили, кроме мамы с папой, бабушка и полуторагодовалый ребенок. Мальчик. Эпохи вымирания. Страны.

В первом классе до 90-го года училось много детей. Не знаю, сколько их там сейчас. Но Руслан учился в классе «И». Нечего с этим не поделаешь. Перепроизводство значков для октябрят, напряжение на кухне школьной столовой во время подготовки к обедам и общее безразличие к индивидуальности.

У Руслана был друг, Антон. Он сидел на первой парте, когда как Руслан – на самой последней: маленький, щупленький, но умный. Мало кто об этом знал. Ну, разве что Антон. С ним они лазали по стройкам и вырезали звездочки ниндзя из плексигласа. А в конце третьей четверти осуществили свой единственный performance. Происходило это так. Им приказали поучаствовать в школьном вечере. Спеть песню, станцевать танец, навести глянец. А они вдвоем решили показать сценку. Авторскую. За основной источник взяли «Буратино» Алексея Толстого. Картинка с остроносой деревянщиной, спрятавшейся за петухом, почему-то навела их на мысль о привидении. Они нашли простыню у Руслана дома, честно поглядели его маме в добрые тогда еще глаза, выпросили разрешение в расплывчатой форме и прорезали две дырки. Простыня навеки испорчена, костюм готов. Сценарий написан в общих чертах.

«Акт первый. Появление главного героя. Появление привидения.

Второй акт. Выяснения отношений.

Третий. Оба расходятся. Чтобы позже появиться из-за кулис для аплодисментов».

Я не знаю, почему они сделали так. Вышли перед полным актовым залом в три часа дня, три минуты говорили ерунду и разошлись. И им бурно хлопали. Думаю, лет через десять они могли прочесть в какой-нибудь книге по современному театру, что это было спонтанное творчество. Революционно для первого класса. Время для того, чтобы гордится, уже упущено.

Мама Руслана, довольно посредственный, но дипломированный психолог, не нашедший применения своей специальности, а потому ушедшая в торговлю, считала, что это, наверное, юношеская сублимация, ответ на отсутствие внимания со стороны других лиц, чаще всего – иного пола. Хотя какие девочки могут быть в первом классе? Только те, что за партой рядом с тобой, в других и не влюбляешься. За ними ходишь по коридору, ради них стукаешь одноклассников портфелем и подсовываешь товарищ в отместку неверные решения на первой контрольной.

А еще мама находилась в предразводном состоянии, так что – как ей-то верить?

Коммуналка сия не вчера построена. И историй в ней – как и в каждом доме с полуисправным санузлом – хватит, чтобы обеспечить брошюрами целую районную библиотеку в Агрызе. В начале прошлого века в этой, тогда еще совсем не коммунальной, но квартире, жил и творил великий, по мнению окружающих (и самого себя) русский поэт Константин Владыкин. Неизвестный советский учебникам, он проживал вместе с отцом, мачехой и старшей сестрой Валентиной. Печатался в «Цветнике» и «Вестнике вегетарианства». Любил курить кальян в одиночестве, по случаю купил в антикварной лавке на Гороховой два иноземных меча. После революции работал в РОСТа. В квартиру еще в 20-е годы въехали рабочие семьи. Уплотнение Владыкин с семьей (он недолго был женат и сына смог оставить себе, а жена уехала с горя в Сибирь покорять степняков и тундряков коммунизмом) пережил достаточно безболезненно, – ведь он имел законное право всего на две комнаты, а оставили хотя бы одну.

Сестра после революции вышла замуж за какого-то большевистского кликушу. И хотя жила теперь за Невской заставой, все норовила зайти в гости, что взять, взять и отнести нажитое добро, скажем, в наркомат по национальным вопросам. А его оттуда – детям Востока! Владыкин-младший старался в подобные дни – все больше выходные – больше времени проводит на даче в Вырицах, а сокровища прятать в крепкие сундуки на чердаке. А вот соседи у него оказались тихими, даже боялись – вроде бы знаменитого при царизме -стихотворца. Он появлялся в дверях – и, казалось, смолкало даже центральное отопление.

Костя тихо умер перед самой Второй Мировой. От Владыкина остались нам только рифмованные строчки да письма, которые он писал Валентине в первой половине 1910-х годов из-за границы, когда предпринял долгое путешествие по Западной Европе и Скандинавии: из Финляндии в Данию по воде, далее по земле в Норвегию, на пароходе в Голландию, поездом по Германии и Польше. Публикуем их потихонечку, по ходу дела.

ПИСЬМО ИЗ ФИНЛЯНДИИ

Здравствуй, Валя! Мы только сели в поезд, даже не доехали до таможни, а я уже начал писать тебе письмо. Привычка! Профессиональная привычка!

Честно говоря, делаю сии пометки я еще и потому, что в купе поговорить по душам и не с кем. Как мне кажется, все три моих попутчика – из той породы людей, что впервые решились отправиться дальше своих дач в Келомякках. Жутко боятся посторонних контактов. Выползут, посмотрят и обратно в норку. А потому почитают себя за героев, не подозревая, что они тут (да и я, честно тебе говоря) – личности самые что ни на есть ординарные. Малоподвижные. Удивительно, насколько человек стал смирен за эти века! Раньше он пешком проходил от деревни до деревни босиком. Бежал по сельским улицам домой и под ноги не смотрел. Теперь же мы прогуливаемся в калошах вдоль Фонтанной и называем это прогулкой, осуществленной в качестве оздоровительной процедуры. Ей-богу, словно пациенты лечебного дома.

Не знаю, стоит ли тебе мне писать – я не буду надолго останавливаться в городах, ибо гостиницы дороги, а вот билеты на поезда все же дешевы, так что буду спать-дремать в них, а по сторонам особо не смотреть. По крайней мере, не сравнить с ценами на постоялые дворы их. Не хотелось бы поиздержаться… Проклятое чувство. С одной стороны, едешь ты получать удовольствия, с другой – о кошельке собственном печешься. Никакого расслабления. Кейфа, как говорит один мой приятель. Фамилия у него распространенная, так что называть не буду, но знаю точно – прогремит!