Александр Кузьмин - До Эльдорадо и обратно

‒ Помолчи, потом объясню.

Идём обратно к Председателю. По дороге тщетно пытаюсь выяснить, где достать то, что я должен занести.

Председатель, прерывая разговор с отцом:

‒ Ну?

Н:

‒ Готово.

Председатель:

‒ И хорошо. Счастливо тебе Захарыч, а вам, молодой человек, успехов в работе!

Через несколько минут, у памятника Ленину. (Аккурат под развивающейся полой его макинтоша).

‒ Вот, сынок, я для тебя всё сделал – трудись.

‒ Постой, а печать, а главбух или хотя бы его подпись, а юридический…

‒ Ну, если я за тебя и работать буду, я в тебе разочаруюсь.

‒ Подожди, а капитал!? Банк, я слышал, без капитала не бывает!

‒ Ох, мальчик, ну подумай сам, кто тебе деньги доверит?

С этими словами коммерческий банкир, пионер новой экономики уселся за руль москвича типа «каблучок» и по Ленинскому проспекту отбыл в город Калугу, двигаясь перпендикулярно направлению, в котором смотрел, пытаясь разглядеть светлое будущее сквозь туман перестройки, Ильич.

У памятника Вождю мирового пролетариата остались я и номер счёта.

Эпизод второй. Борьба за печать

«Аго, сын Зубра, зарычал и бросился на врага. Брат его, Рук, стоя поодаль, размахивал узловатой дубиной».

Жозеф Рони-старший. «Борьба за огонь»

Постояв немного, держась за подол коммунарки на гранитном основании светоча марксизма-ленинизма, я побрёл в сторону станции метро с названием «Октябрьская».

Название живо напоминало мне о незавидной доле банкиров в случае возврата к основам справедливого социалистического распределения результатов общественного производства: от каждого – по труду, членам компартии – спецпаек, остальным – что останется. Не надо забывать, что «любимец партии», как называл его Владимир Ильич, Бухарин, впоследствии залюбленный до смерти в здании бывшего страхового общества «Россия» на Лубянке, включил банкиров в элитный список подлежащих расстрелу после победы справедливейшей революции.

Брёл я не просто так, а с мыслью. Мысль была непосредственно заимствована тоже у В. И. Ульянова; «С чего начать?» (см. газету «Искра» от 1901 года, № 4).

Адрес размещения филиала добыть? Или главбухшу похитить, как абрек черкешенку?

Я представил себя изображённым на старинном гобелене: галопирую верхом на лихом коне прижимая к себе красавицу, чтобы не сверзилась на скаку. У красавицы в руке грамота, на которой угадывается юридический адрес. Впрочем, в моей ситуации и дурнушка подойдёт, да ещё и посговорчивей будет.

А может, печать? Жизненный опыт подсказывает, что печать самое главное. Вот жена моя до печати в паспорте какой была? А с печатью – какой стала?

Что ж. Приступим! Перво-наперво надо было выяснить откуда вообще печати берутся. Это сейчас конторы по изготовлению печатей, в том числе и липовых, на каждом углу, а раньше печать – это ого-о-о!

Как я узнал, что перед тем, как искать резчика-золотые руки, надо получить разрешение в милиции, не помню. Впрочем, ничего удивительного в этом не было: государство в те времена не только печатями, но и сексуальной жизнью граждан заведовало. Например, за «шуры-муры» не к месту легко можно было с работы вылететь, если жена настойчивость проявит…

Прихожу непосредственно в МВД, на Петровке, 38 – в Мордор, так сказать. В проходной спрашиваю часового, где тут печатями занимаются. Часовой предложил мне показать справку об освобождении или паспорт, на худой конец.

‒ Странно, ‒ говорит, ‒ вроде приличный гражданин, в очках, «Не забуду мать родную!», похоже, нигде на теле не видать, а печатями интересуешься. Ты, случаем, не решил ли карьеру мошенника на доверии начать? Очень не советую!

‒ Не, – чистосердечно признаюсь, – я тут банк открываю.

‒ Вот-вот, именно, очень не советую. Впрочем, если ты всерьёз решил сюда зачастить, вон туда тебе, за угол. Да не лезь ты на охраняемую территорию, ещё успеешь попасть! Выйди наружу – и в переулок, налево. Заодно узнаешь, где передачи в СИЗО передавать. Жена-то ‒ есть? Ну давай, до скорого!

Завернул я за угол, прошёл мимо небольшой толпы женщин с серьёзными лицами и сумками в руках, толкущимися возле мрачного вида двери. Попадались, впрочем, и граждане делового вида. Как я выяснил позднее, эти предлагали разнообразные платные услуги, пользующиеся спросом в изоляторе временного содержания. Например, устройство в малонаселённую камеру (в обычной спали по очереди – нар не хватало), снабжение сидельца мобильным телефоном (это особенно прибыльная услуга, поскольку при каждом обыске в камере телефон отбирался, а потом возвращался через тех же лиц, опять же за деньги). А самое главное: за 500 долларов в месяц (цены 2003 года, тогдашними я легкомысленно не поинтересовался) тебя в камере никто не обижал. (Ой, про мобильник-то я соврал! Тогда их ещё не было. А, впрочем, году к 2000-му всё это всё равно стало правдой).

При виде этой подкладки жизни я, не скрою, забеспокоился, но терять лицо перед отцом, понятно, было невозможно, и я проследовал к следующей мрачной двери, на которой висел клочок грязной бумажки, где от руки было накарябано («написано» – сказать не позволяет социалистический реализм. Кто не знает: был такой литературный стиль, которого стараюсь всемерно придерживаться): «Утверждение макетов печатей».

Захожу, руки, на всякий случай, держу за спиной. В кино видел: вроде так посторонние в коридорах Петровки передвигаются. Осмотрелся, конвоя вроде не наблюдается, сидят две женщины приличного и замученного вида, что для того времени было синонимами, с папками и сумками на коленях. У одной из кошёлки торчит кусок обгрызенного батона, а у другой – початая бутылка кефира. (Давно видно сидят). В углу притаился мужик – постарше меня – лицо унылое. Над окошечком в конце коридора объявление, не буду врать, соцреализм всё-таки, напечатанное на машинке: «Эскиз печати, подаваемой на утверждение». Мама дорогая! Вот это чертёж! Тушью, с простановкой размеров по всем правилам инженерного искусства, указанием вида шрифтов согласно ГОСТу 2.304-81, размеров полей. Отдельное место указано для подписей, причём расшифровка подписи челобитчика должна быть выполнена строго (здесь это слово звучало как-то по-особенному задушевно) по тому же государственному стандарту. Как сейчас перед глазами стоит это нетленное произведение.

Тут надо отметить одну важную веху в моей истории жизни, иначе источник ужаса, меня охватившего, будет не понятен широким массам читателей.

Поступил я в институт, на кафедру турбостроения по требованию моего папы, поскольку сам в жизни ещё не разбирался, а отец, будучи главным инженером турбинного завода, считал, что лучшей специальности для сына, мечтавшего о физике элементарных частиц, не придумаешь.