Анна Богачева - Здравствуйте, милочка

Все произошло так, как сказала Эмма. Через четыре месяца родился мальчик, головастый и белобрысый, и сразу оттянул на себя центр тяжести в доме. Теперь все крутилось, скорее, вокруг младенца, чем вокруг старухи. Для привыкшей к всеобщему вниманию Ривки это было непереносимо. Она попыталась вернуть себе прежнее положение центра вселенной в семье, пускай даже ценой собственного здоровья. Она растолстела до невероятных размеров и в шестьдесят два года обезножила.

Ребенку исполнился год, он только-только начал ходить самостоятельно, а его бабка в это время отказалась передвигаться без чужой помощи. Обнаружив начало нового витка болезни у матери, теперь, когда рождение ребенка расцветило ее жизнь множеством ярких красок, но и прибавило хлопот, дочь растерялась, а Эмма укоризненно покачала головой и сказала Ривке:

– Вы всю жизнь тянули одеяло на себя. Как бы не остаться вам на старости лет одной с вашим-то характером.

И Ривка проглотила это оскорбление. На следующие четырнадцать лет она смирилась с двоевластием в собственном доме. Через четырнадцать, когда в подросшем внуке, отчетливо проявился властный характер бабки, Ривка приняла решение.

В один из дней конца ноября, когда дни еще жарки, а ночи становятся прохладными и длинными, проснувшись и приняв ванну с золотисто-оранжевыми солями Мертвого моря, прибавившими ей решимости и энергии, насурьмила брови, набелила лицо, нарумянила щеки и потребовала, чтобы дочь нашла ей приличное место в доме для стариков, где она могла бы в тишине, не доставляя никому хлопот, «тихо и достойно», – подчеркнула она, провести остаток своих дней.

Дочь печально вздохнула, услышав это, но подчинилась. В последнее время ей приходилось особенно тяжело меж двух огней: властной матерью, упивающейся своей болезнью, и подросшим сыном – спокойным, веселым, самоуверенным подростком с ярко-синими глазами и светло-русыми длинными волосами, который в свои пятнадцать лет знал всему цену и не боялся никого и ничего.

Таким образом, в один из теплых и солнечных дней декабря, сразу после Хануки, Ривка оказалась в коляске на открытой веранде Дома, в котором все управлялось волей и похотью Бени.

Бени сразу почувствовал крутой нрав новой постоялицы и поспешил обставить дела так, чтобы мирно зажить с ней в параллельных мирах, пересекаясь как можно реже, дабы избежать больших взрывов и мелких неприятностей. В конце-концов, ему удалось это устроить, потому что, по большому счету, им нечего было делить: если одна собиралась завершать здесь свою жизнь, то другой намеревался продолжать свою в соответствии с собственными законами, в которых, как и у Ривки, не существовало понятия «нельзя», отсутствовало слово «нет», и было изничтожено сомнительное «возможно». В этом они были удивительно похожи, что сразу и почувствовали оба. Волею судеб они оказались рядом, и вынуждены были уважать друг друга.

Если бы Бени чуть пристальнее всмотрелся в эту крикливую, разукрашенную, как ярмарочная кукла, властную старуху, он, возможно, увидел бы в ней свою неминуемую старость, свое будущее одиночество. Но для этого необходимы желание знать и умение сопоставлять и видеть в настоящем слабые тени грядущего.

К чему это человеку, переполненному жизнью и желаниями? Он умел заработать, сохранить и преумножить деньги. Знал, что на полуживых стариках – их одежде, постельном белье, на отсутствии таблеток и бинтов сколотить копеечку для семидневной поездки к лазурному морю в компании хорошенькой девушки, чтобы там, в оазисе, разросшемся из нескольких десятков пальм и трех колодцев до современного зеркально-стеклянного многоэтажного города, заниматься своими любимыми делами: тратить деньги, развлекаться и любить женщину. И делать все это красиво.

Ривка, узнавшая о страсти хозяина к наслаждениям в первую же ночь пребывания в Доме, приняла это как данность, однако страдать или ущемлять собственную персону хоть в чем-то она не собиралась. Она, как и Бени, знала цену деньгам и за свои кровные собиралась иметь все- все- все, что ей полагалось. Она требовала от персонала все причитающиеся ей блага: ванну с разноцветными солями Мертвого моря, отдельную комнату с кроватью и водяным матрацем, работающий кондиционер, если в комнате жарко или наоборот холодно. Она была убеждена, что внимание санитарок должно принадлежать только ей, что все прописанные инъекции она должна получать в положенное время, таблетки перед едой, во время еды и после, ингаляции – для этого она время от времени симулировала астматические приступы. Ей полагались свежие фрукты три раза в день, смена постельного белья каждое утро, ежеминутное внимание и почтительное отношение. Время от времени она устраивала небольшие сердечные припадки, чтобы «этим сучкам», как она называла санитарок, жизнь раем не казалась. Но главное, что здесь, в этом доме, в ее жизни появился Он – большой мужчина, с вечно отсутствующим взглядом, занятый своими снами о похождениях с молодыми девочками и отказывающийся замечать сильное чувство зрелой женщины.

Сначала это рсстраивало Ривку, но потом она решила, что с ее изобилием времени – каждая минута вплоть до самого конца – она в конце-концов добьется своего, она успокоилась и удвоила напор. Вскоре на веранде они уже сидели за одним столом, и отсутствующий взгляд Александра теперь то и дело непроизвольно останавливался на громкоголосой Ривке.

Гексаграмма 45 . «Все, что вы сделаете в этот период, за что приметесь, завершится успешным результатом. Некая невидимая сила упрочит ваши отношения с людьми, поможет завязать новые тесные контакты, которые так или иначе станут для вас благоприятными. Былые труды и усилия будут оплачены. Вас преследует женщина, она стремится преградить вам путь, помешать осуществлению ваших намерений, вмешаться в вашу жизнь. Несмотря на это, желания ваши исполнятся».

Одной из причин, по которой Аурель оказался сейчас в Израиле, в большом тихом доме причудливой архитектуры, где жила богатая пятидесятичетырехлетняя женщина, каждую ночь приходившая к нему на правах хозяйки, и ее семидесятипятилетний муж, за которым Аурель ухаживал за девятьсот долларов в месяц, была четырехлетней давности встреча.

Он возвращался тогда из Бухареста домой, в свой тихий Плоешти. В поезде было пусто, за окном блистала черным и золотым осень. Аурель прикрыл глаза и, наверное, забылся. Он проснулся, ощутив дрожь вагона: поезд после остановки набирал скорость. За те несколько секунд, что отделяли сон от яви, он увидел удивительной красоты женщину. Даже живя почти двадцать лет рядом с такой красавицей, как его Клаудия, он не смог не восхититься красотой незнакомки. Женщина смотрела на него черными блестящими глазами и беззвучно шевелила губами. Вернувшись окончательно к действительности, Аурель обнаружил, что красавица не исчезла вместе с дремой – она сидела на скамье напротив и, как и в ушедшем сне, смотрела на него огромными глазами. У нее были красивые руки, нежные кисти, с ямочками у основания пальцев, полноватая фигура, ей было лет около сорока или чуть больше, но смуглая кожа была безупречно гладкой, чудесные глаза излучали свет, а великолепные черные волосы блестели, как у девочки. На руках, от запястий и выше, до самого локтя, нежно позвякивали десятки браслетов – узких и широких, с гравировкой и без, некоторые – с таинственными надписями.