Денис Олейник - Рассказы. 2018—2021

Миша частенько видел скандалы в формате «тётя Таня vs. кто угодно». Чаще всего оппонентом была тётя Нона, как человек ещё более пробивной и беспардонный, чем тётя Таня. Однажды они даже подрались. Тётя Таня заставила все раковины кадками с рассадой и ушла на несколько часов, как ни в чем не бывало.

«Тань, может еще огурцы здесь ебанём, до кучи? А? Сморкаться, если что, на кухне будем. А чо, и там, и там сантехника. Руки можно в сливном бочке сполоснуть, правда? Зубы в унитазе почистим. Параши у нас экологические, говно своё, родное!».

«Нонка, ну не начинай, – отбивалась тётя Таня, – Я на пару минут оставила! Сама-то на кухне что устроила?! Плиту за тебя кто мыть будет? Иисус Христос?».

«На какие пару минут, дура? Полдня уже ни дыхнуть, ни пёрнуть!»

Слово за слово. Разнимали вдесятером.

А на поминки тётя Нона пришла и даже венок принесла самый красивый – овальная пластиковая хвоя с черно-золотистой широкой лентой поперёк. Тётя Таня расплакалась и крепко обняла ненавистную врагиню. Смерть – она мирит.

Впрочем, замечал Миша и другие странности. С Вовой общались все и любили его тоже все, а говорила про него только его мать. Гости участливо поддакивали, иногда вспоминали коротенькие случаи, но в основном просто уплетали вареную курицу с багровой «Изабеллой» из тетрапака. Мише показалось это несправедливым. Юрий Саныч, например, местный слесарь и пожизненный алкаш, вполне мог рассказать про то, как Вова ему помогал настраивать интернет. Молодая пара – Коля и Юля – могли бы припомнить Вовину помощь с переездом.

Вовин гроб в вертикальном положении доставал до потолка. Вова и сам почти доставал до потолка, а в гробу наконец дотянулся. Миша привык к его гигантским пропорциям, всё-таки часто сталкивались и на лестнице, и на кухне, и в умывальнике, но, заключенный в сосновый ящик, Вова казался легендарным богатырем.

Мише неожиданно вспомнился случай из раннего детства.

Они с отцом пошли в душ. Общажный душ был общий, на четыре открытые кабины. Под вечер в душ выстраивалась длинная очередь, но в тот раз им повезло. Они сразу зашли, разделись, некоторое время ждали, пока вода стечет и превратится из ледяной в чуть тёплую. В душ зашел Вова, как всегда, пригнувшись, чтобы не вмазаться в дверной проём. Маленький Миша ещё не видел таких огромных людей. Вова легко скинул потную футболку, треники и, улыбаясь, пошел в кабину. Миша увидел длинную смуглую палку между Вовиных ног, затем посмотрел вниз и увидел свои детские причиндалы. На всякий случай, Миша взглянул и на отцовский писюн, который был существенно больше Мишиного, но не шёл не в какое сравнение с Вовиным достоинством. По приходу домой, маленький распаренный Миша восторженно сообщил маме: «Мам, там у дяди тааакой большой писюн!» Отец тогда поперхнулся пивом и еще полчаса не мог откашляться.

Вспомнив тот эпизод, Миша едва удержал себя от хохота. Он крепко зажал рот ладонями, стал пунцовой помидориной и затрясся в беззвучном смехе, чем вызвал строгие взгляды скорбящих взрослых.

Через час, когда гости выпили «Изабеллу», наелись и почтили память усопшего, приехал траурный ПАЗик. Вошли четыре мужика в грязной одежде, пропахшие землёй и холодом. Миша испугался, что они уронят гроб и не смогут донести его даже до порога, но мужики оказались на удивление двужильными. Гроб спустили по лестнице и внесли в автобус. Гости частично разошлись, частично оделись и поехали с тётей Таней на кладбище.

Сам Миша остался дома и смотрел в окно, на то, как траурная кавалькада из ПАЗика и чьих-то вонючих «жигулей» скрылась за поворотом, увозя Вову навсегда.

Сам того не замечая, Миша выводил на белом листе бессмысленный рисунок. Линия, зигзаг. Две точки – луна и солнце, две точки – жизнь и смерть. Он уже бывал на кладбище, когда хоронили прабабушку. Тогда его удивило, что чем моложе покойник и чем трагичнее его гибель, тем роскошнее у него памятник. Прочерк. Круг. Линия. Две точки – молодость и старость.

Зачем покойному памятник? Тем более такой большой. Взрослые говорили – так надо, так по-христиански. Так душа законно попадает в мир иной, где её грехи и добродетели взвешиваются для дальнейшего распределения. Мишу такое объяснение не устраивало. Он решил для себя, что поминки и памятники нужны не покойнику, а его живым родственникам. Чтобы пережить утрату и смириться с мыслью «Этого человека больше нет, не существует, мы никогда его не увидим». Своеобразная галочка напротив зачеркнутого имени.

Вова сгорел в пожаре. Он работал механиком на старом танкере. Древняя проводка в трюме дала искру и подпалила пожароопасный хлам. Корабль выгорел изнутри за десять минут, а потом, когда пламя добралось до топлива, страшно рванул. Миша подумал, что по всей логике памятник Вове полагается таким же гигантским, как и сам Вова. А то и больше. Всё сошлось для этого. Миша так же подумал, что раз ритуалы нужны не мёртвым, а живым, то и его рисунок – корявый рисунок первой учительницы – это лишь способ пережить смерть, смириться с мыслью, что Вовы больше нет. Миша заплакал, сам не понимая от чего.

1

Объявили вечную зиму. Синоптиков перестреляли нахуй.

Никто ничего не заметил.

У Новособорной опять продают пирожки с начинкой.

2.

Трамвайные полосы. Слякоть переходящая в лёд. Застывшая грязь в редких проталинах. Цветок на подоконнике – завял.

Ветер хлещет людей, напоминая о существовании воздуха.

Я видел слишком много потолков, чтобы говорить о небе. Теперь вот белый, с огромной трещиной посередине. По дому тишина, по мыслям вата, а по факту – очередной прожитый день.

Как проснуться во время ходьбы?

3.

Как же скользко по весне.

Иду в больницу – лечить жизнь. Глупо конечно: в наших клиниках не лечат жизнь. Но я верю, что мне повезет. Передо мной разверзнется регистратура.

Я скажу: «Я бы хотел вылечить жизнь»

А мне скажут: «Можем записать на 28-е»

А я бы такой: «Давайте»

И записали бы.

Впрочем, бред. Мечтать не вредно, но мечтать по голольду смертельно опасно.

Иду в больницу – лечить жизнь. Вижу улицу. Точнее – переулок. Точнее – проспект. По нему ездят машины – вверх и вниз. Чаще вниз, потому что скользко. Вижу, как уверенная в себе бабка перебегает дорогу в неположенном месте.

Ничего. Найдет и тебя твой КамАЗ, старая ты ведьма.

Но лучше всех, без сомнения, птицы.

Их нет.

4.

Я шёл вдоль трамвайных путей, стараясь не упасть. Передо мной шла старуха. Она шла очень медленно и занимала собой всю дорогу. Это была очень полная старуха. Я не мог её никак обогнать по трамвайным путям, потому что боялся подскользнуться. Нас потихоньку догонял трамвай.

Я схватил бабку, да и кинул её под колеса трамвая. Старая проститутка разлетелась, как арбуз. В воздух на много метров поднялись обрывки её кишок, мозгов и костей. Я рассмеялся и пошёл дальше, насвистывая песню «Гиганской мрази». За моей спиной вороны клевали остатки старухи и глаза охуевшего машиниста.