Илья Сергиевский - Букет для никого

А цирк…

Это слово я до сих пор произношу с благоговейным придыханием. Этот сказочный мир радости и необычных запахов. Я работал там в шестнадцать лет ковёрным, осветителем и даже дворником. Я приходил туда даже в выходные.

Там пахло львами. Львов, однако, не было. Были тигры. И кони.

Цирк был с конями.

Это волшебный мир, где мне не нужны были деньги. Каждый месяц я брал зарплату с некоторой оторопью.

За что? За чудеса?

Это то место, где впервые широко распахнулись мои детские глаза от ежедневных чудес. И половина чудес была с сексом. Сексом было пропитано всё здание… Трахалось всё. Гимнастки, эквилибристы, собаки и тигры. Кони вот только не трахались. Наездники, укротительницы, поварихи, клоуны, билетёры, дворники, осветители и электрики… Трахались даже зрители, приходящие в цирк. Он был полон похоти. Цирк стонал ночью, и посередине был тринадцати метровый манеж, где сидел по ночам изумлённый от всего этого подросток, гадкий утёнок, и слышал и слушал.

Собственная каморка с выходом на цирковой двор, где пахло сеном и за стенкой вкусно хрупали лошади. Возня Герасима, гигантского старого медведя, грустно доживавшего свою жизнь в цирковом вагончике. Слоны, у которых я ночью воровал варёную картоху и хлеб…

Слоны, кстати, очень злопамятны. Они очень умные, и к тому же охотиться на них в цирке нельзя. Но если он очень нужен, то есть способ его получить. Просто смотришь на него. А умный слон делает вид, что ему насрать. И срёт. И ты такой идёшь к нему чистить клетку. И когда открываешь её, слон вырывается и пытается тебя затоптать. Но обычно поскальзывается и падает. Обосранный слон с синяком в восемь квадратных метров никакой ценности для цирка не представляет. Вот и всё. Предъявляешь на него права категории С – и слон твой.

Именно после такого рассказа мне дала девочка из моей школы, которая была на три класса старше меня. И в упор меня не видела всю школу. А предметом моих онанистских фантазий была самая главная укротительница тигров с умопомрачительным именем Доллорес.

Тигров и слонов дрессировала, а в руках палка с мохнашкой на конце. Она ей тигра или слона гладит за ухом. Я потом рассмотрел эту мохнашку. Внутри стальной клинок. Его не видно. Кажется, что зверей просто гладят. Шаг влево или право без команды – укол. Добрые дрессировщики.

Мир оказался не так прост, как на первый взгляд.А потом раз – и ты взрослый. И всё. И пиздец.

Цирк – это то место, где меняются судьбы людей. Ну, кем бы я был без цирка и был ли вообще? Весь этот мир я подарил ей, девочке с сиськами, так как лучшего у меня ничего не было. Надежда была одна – что кто-нибудь её трахнет. Всё же третий размер… И сведут девку со двора к моей великой радости. Стратегия, ети её мать. Так и случилось. Сиськи без мозга как-то от меня отстали. Цирк, он меняет судьбы.

Да, я не постоянен. Я тогда был мерзавцем и наслаждался цинизмом. Он был мне приятен. Маэстро, там, в оркестровой яме, слышите? Урежьте туш. Этот танец я не буду танцевать дальше.

Уехал в Венгрию. Шесть месяцев заграницы. Двадцать два года всего. Казино, стриптизы. Соц лагерь рушился. Все летело к свиньям собачьим.

Я был и Юра Шнайдер. Ну и ещё много нехороших парней с нехорошими лицами. Но я был как то в паре с Юрой. Метель да вьюга, хер да подпруга. Глядя на него, понимаешь, во что может превратиться среднестатистический немец, если два или три поколения проживёт в Сибири. В гордость страны и образец евгеники.

Юра Шнайдер имел классическое лицо нордического нибелунга с объемом бицепсов с мою голову. Он мог командовать драккаром викингов или возглавить восстание рабов. Если бы ему дал Бог мозг, конечно. Но чудны дела твои, Господи, и непонятны пути твои.

Дрался я тогда хорошо. Но это же не видно. Не бокс же. Был джокером. Люди смотрели на качков и боялись их, потому что совсем недавно качков не было вовсе. Они были неизвестны как класс. Я же стоял чуть сзади. За Юрой Шнайдером. Обычный. И меня не боялся никто.

Высокий нескладный парень, но сбивал ногой сигаретную пачку с головы любого роста, не вынимая руки из карманов. Это впечатляло. Люди становились мягче. Потом Юра брал за шею одной рукой и нежно поднимал. Но всё равно люди уже почему-то боялись уже меня.

Непостоянен человек.

Без работы не сидели. Первая машина. Дороги Европы. Жил у венгра дяди Ивана. С литовцами. Снимали вместе с ними квартиру. Парень и две девушки с Литвы. Гряда и Юрка. Ну и Юра Шнайдер. Куда же без него? Он спал на полу, потому что у деда Ивана такой кровати не было. Через шесть месяцев мы говорили по-венгерски и по-литовски, как на родном языке. Сами удивлялись.

Юра жил отчаянно и ничего не боялся, так как хотел умереть. У него была женщина в Кемерово, которую он любил безумно. Находился с ней пару дней, а потом всегда начинал хотеть её убить, что и пытался сделать. То из машины её на рельсы выкинет под трамвай, то по крыше за ней гоняется с топором. Иногда банально бегал за ней с ножом, а та уворачивалась с нечеловеческой ловкостью и проворством. В принципе, уже могла играть в регби на профессиональном уровне за сборную Новой Зеландии. Короче, нормально жили.

Как все русские.

Шнайдер был парнем очень красивым и мужественным, а бабища его невероятная дрянь, похожая на галку. Нос крючком и глазки. Это было всё из положительного. Ну, кроме увертливости.

И Юра прекрасно понимал, что не может такой союз существовать долго. Даже он понимал!

Викинг и ворона. Но ничего с собой поделать не мог. И причину сего казуса объяснить себе не мог долго, пока с похмелюги не выпил рассол от помидоров в трёхлитровой банке. Таким рассолом она его всегда поила. И всё бы так и продолжалось вечно, но в этот раз она что-то забыла. И когда Юра допил рассол, то среди помидоров увидел её менструальный тампон.

Ведьма. Сука. Привораживала так.

Что с ней Юра сделал, не знаю, но в связи с тем, что он отчаянно не хотел возвращаться на Родину, думаю, заклятие он всё же снял. Кардинально.

И поехал Юра дальше. Цель была Марсель и. Второй парашютный полк иностранного легиона. А я домой.

Приехал, насмотревшись, научившись многому. Жить можно было иначе. Я открыл бар и охранную фирму. Я больше ничего и не умел.

Мы курировали рынки. Первых ровесников понесли на кладбище за ерунду. За тысячу долларов. Первый Мерседес и первые бандитские толковища. Какие-то лошадиные тёрки с блатными пацанами. Первое крышевание. Фуры с фруктами, заезжающие в Тулу. Деньги с них. Я чувствовал, что это не моё. Я искал себя в жизни и не находил. Попытался и ларьки свои поставить. Тогда это было модно и типа прибыльно. А чего тут, Москва рядом – метнулся, купил говнища всякого: сигарет, сникерсов… Кассовых аппаратов не было.