Елена Макарова - Цаца заморская (сборник)

– Подпишите: бабочки, жуки, стрекозы.

– Гусениц надо? – осведомляюсь я, выводя букву «ж» на этикетке.

– Желательно.

– Тогда и для них коробок.

– Гусеницы – это будущие бабочки, – объяснила она. – Они не нуждаются в отдельном помещении.

– За сколько стрекоз?

– Что? – не понимает Марку тетушка.

– Велосипед – за сколько стрекоз?

– За пять. – Тетушка рассеянно смотрит куда-то поверх наших голов. Наверное, слово «стрекоза» напоминает ей о днях пламенной юности.

Подхватив в прихожей сачок, Марка несется в лес. Я – за ней.

– Вернись! – кричит бабушка.

«Теперь точно родителям нажалуется», – думаю, а сама бегу, боюсь от Марки отстать.

Лесная речка нравится мне больше моря хотя бы тем, что в ней нельзя купаться: она мелкая, и по ее дну ползают раки. Сиди себе в прохладе и смотри, как плещется вода о камни и от этого получается ожерелье из меленьких пузырей. Чуть выше по течению речка спокойная, темно-изумрудная, а в излучине бурлит и искрится. Все солнце собралось здесь. Пузыри, как цветные лампочки, загораются и гаснут на поверхности, переливается на дне разноцветная галька, даже серые раки кажутся не такими серыми.

Лес темный. Высокие деревья обвиты лианами, паутиной и диким виноградом. Бежать за Маркой не так-то просто, особенно такой толстой и неуклюжей, как я; корни старых карагачей на каждом шагу норовят подставить мне подножку. Они разрослись и выползли наружу, под землей им, видите ли, места не хватает, и от этого у меня все коленки в синяках. А Марке хоть бы что, перемахивает через корни и бежит дальше, я за ней еле поспеваю.

Кроны грецкого ореха заслоняют собой солнце. Но оно все-таки пробивается, сверкает на бархатистых листочках, бабочки на своих крыльях переносят крошечные лучики и на лету освещают лес.

У речки мы с Маркой переводим дух и счищаем с себя паутину. Посреди реки – плакучая ива. На ее извилистых ветвях греются стрекозы и бабочки. Солнце играет на голубых и ультрамариновых стрекозиных крыльях, ласкает их круглые радужные головки и тонкие, рыжие в черную полоску тельца.

Марка с тоской глядит в реку. Голубокрылые прочно обосновались на плакучей иве, а сама ива вцепилась корнями в противоположный берег и повисла над рекой, как кочерга. Стрекозы, похожие на маленькие самолетики, слетают с дерева, кружатся над речкой, садятся на нее своими брюшками и раскачиваются на легких волнах.

– Пять штук – сущая чепуха! – заявляет Марка. – Сперва переловим раков, чтоб за ноги не цапали, потом перейдем реку вброд, влезем на дерево – и чик-чик голубокрылых. Приступаем к вылавливанию. Занимай место, – указывает она туда, где река изумрудно-зеленая и тихая-претихая.

– А жуки…

– Молчи, пока тебе не всыпали! Что важней: велосипед или прославление твоей дурацкой фамилии?

– Сама ты дурацкая, – говорю я тихо, чтобы Марка не услышала.

– Ну что ты там расселась? Давай перехватывай раков, чтобы твои ко мне не приползли. А со своими я сама справлюсь!

Я встала на колени и запустила в воду сачок, а Марка улеглась и подставила солнцу белобрысый затылок.

– Ну как там у тебя, – спрашивает, – тяжелеет? – А сама смотрит зачарованно на стрекоз, словно это не они, а велосипеды над водой летают. – Ну-ка я их распугаю! Принеси камень!

– Как же я принесу, если мне надо раков перехватывать?

– Брось сачок и давай сюда камень, – командует Марка.

Но сачок я не бросаю. Я пока еще в своем уме. Я вынимаю его из воды вместе с раками.

– Двоих перехватила, – сообщаю, – что с ними делать?

– Перехватила – и держи.

– Они вылезают!

– Это меня не касается, – кричит Марка, – мне камень нужен!

– Тогда я их выпущу, а ты в свой сачок поймай.

Трясу над водой сачком, а раки зацепились клешнями за сетку – и ни в какую.

– Руками, – кричит Марка, – руками, не сахарная!

Я притрагиваюсь пальцем к рачьей спинке, пытаюсь столкнуть рака в воду, а он вместо благодарности тяп меня за палец. Бросаю я сачок в воду и реву.

– Так что ты там, ищешь камень или нет? Кто у нас мечтает прославиться?!

Подняла я первый попавшийся камень и понесла Марке. Та взяла его с моей ладони не глядя, прицелилась и запустила в дерево. Стрекозы – ноль внимания. А вот бабочка вспорхнула и стала кружиться прямо у меня над головой. У нее необыкновенные крылья, черные в желтую крапинку. Поймать бы, да сачок в воде!

– Чего пасть раззявила! – орет на меня Марка не своим голосом. – Тащи другой камень!

– Вот привязалась, – ворчу я, но так, чтобы Марка не слышала.

– Идея! – Марка воздевает палец к небу. – Меня осенило! Сбегаю-ка я за ведром для раков, а то нам складывать их некуда, а ты пока полови моим сачком, ладно?

Марка стала поласковей: если я не соглашусь, вся ее затея лопнет. А я возьму и не соглашусь.

– Посижу, – отвечаю неохотно, – но не долго. Минут десять.

– Отлично, я мигом! – бросает на ходу Марка.

Сижу я в лесу и совсем не боюсь. На всякий случай повторяю: «Я не боюсь, я не боюсь». Чтоб не забыть, что я не боюсь.

Древко в руках тяжелеет – раков набилось полно, вот-вот прогрызут сетку и расползутся. Марка за это меня по головке не погладит. Не хочу, чтобы ей покупали велосипед. Тогда уж точно за калитку не выйдешь. Интересно, всего несколько шагов от берега – и уже дна не видно. Там, где я ловила раков, вода была темно-зеленая, а здесь дно как на ладони. Видно, как раки в моем сачке клешнями перебирают, усами шевелят, а выбраться не могут. Выпусти я их – конец нашей дружбе, Марка мне этого не простит, но смотреть на их муки тоже невыносимо.

А, с Маркой все равно уж больше не дружить: наловит стрекоз, купит ей за это тетушка велосипед, и укатит она на нем неизвестно куда. Тетушка за ней не следит, как бабушка за мной. Скорей бы вырасти и ходить куда вздумается. Если б меня одну выпускали за калитку, разве стала бы я подлизываться к Марке? В школе ее терпеть не могут, потому что она вредная. Одна я ее терплю.

Играем в школу – она ставит мне одни двойки, а соседке Рафиге пятерки, хотя я пишу настоящие буквы, а Рафига – волнистые линии. В балет играем – Марка всегда учительница. Рафигу хвалит, а на меня кричит: «Не та нога, не та рука!» – нарочно меня путает. А потом подойдет и как даст пинка!

На мультфильмы мы с ней ходим в кинотеатр «Вэтэн». Экрана не видно, и я прошусь на колени.

– Встань и стой, – говорит Марка.

– Тогда идем домой, – говорю я. – Это моя мама покупала билеты! Не могу я полтора часа в темноте стоять!

А она мне на это:

– Отвяжись! Чтоб я еще раз в жизни согласилась взять тебя с собой!

И я отвязываюсь. Вдруг и вправду не возьмет!

В городе родители на выходные отправляют меня к бабушке. Как-то раз я уговорила Марку пойти со мной обедать. Ее только едой и заманишь. Поела она и говорит: