Константин Кудрев - «Тяжёлая» вода

– Как служба идет, Олег Анатольевич? – Сафронов достал свой серебряный портсигар, которым очень гордился, достал две папироски «Герцеговина Флор» («Как любил товарищ Сталин!»), одну протянул Шевцову, другую небрежно сунул себе в рот. Мичман Шевцов же, поблагодарив приятеля, услужливо «угостил огоньком» главного боцмана и прикурил сам. Конечно, курить на вахте не положено, но «на все что не положено, может быть наложено»!? Олег уже примерно знал, о чем будет разговор – расспрос боцмана – об охоте, о рыбалке или о грибах или ягодах. В этих увлечениях друзья – приятели были солидарны, а иногда и участвовали вместе, если выпадал такой счастливый случай. Даже в прошлом году Олег не поехал в очередной отпуск «на материк» (родом он был из Башкирии, из районного центра Архангельское, что примерно в ста километрах от Уфы), а отправился с другом в лесотундру «дикарями» рыбачить, охотиться, да просто «чисто по – мужски» отдохнуть от тягот флотской тяжелой службы… Сафронов же последние года три – четыре вообще не покидал Севера. Даже, однажды, когда нужно было после БС обязательно ехать «восстанавливаться» в санаторий, боцман предпочел красоты Карелии крымскому побережью.

Шевцов, пустив колечко голубого дыма, как бы растягивая удовольствие от ароматного табака, немного небрежно, будто бы это и не служба, а «службишка» ответил:

– Матрос спит, а служба идет!

– Это точно! – усмехнулся боцман. – Служба не волк, в лес не убежит и бояться ее не нужно! Служба – она и в Аф… в Арктике служба!?

Оба засмеялись удачному каламбуру главного боцмана.

Крайнову с ходового мостика хорошо было видно: и приближающийся к пирсу плавкран, и сам пирс с построенными на нем для приема этого самого плавкрана швартовая команда во главе с главным боцманом, и самое главное, нарушающий корабельный устав и курящий, находящийся на дежурстве, вахтенный мичман Шевцов. Старпом на корабле – есть судья и спикер в одном стакане, он – блюститель Закона и Порядка, строго, как шериф, следящий за соблюдением всеми своими подчиненными, всем экипажем распорядка и дисциплины… Такое откровенное хамство – попирание основ корабельной этики и службы со стороны Шевцова, «этого оборзевшего мичманка – трюмного» в других обстоятельствах или условиях могло бы быть расценено как личное оскорбление или вызов старшему офицеру! Однако, как это уже было неоднократно, еще с самого детства, непонятное приторно – сладкое ощущение собственной неполноценности, граничащее со страхом перед более сильным, а значит и более наглым, то есть имеющим право хамить другим, подкатило к горлу, как изжога, как блевотина во время качки, готовая вырваться гейзером наружу. Кровавая пелена затуманила мозги, взгляд, всю внутрянку, всю душу… Старпом отвернулся, чтобы не видеть «оборзевших» мичманов, которые и «в ус не дули», какие шекспировские страсти – «бесы» бушуют в душе их командира – начальника. Крайнов вспомнил свое детство, как еще маленьким мальчиком ездил каждое лето в деревню к дедушке и бабушке, родителям отца вначале с родителями, а потом и самостоятельно, уже школьником. «Что ты из пацана «кисельную барышню» делаешь?» – постоянно ворчал его дед на бабку, которая, точно курица – наседка, которая не знала, как и ублажить единственного внука и самого дорого гостя. «Пусть растет как все мальчишки, хулиганит, на речку бегает, на велике гоняет»? «Хватит нам Васькиных проделок, чтобы еще и Сереженька рос, точно чертополох в поле»! после такого «весомого» аргумента дед капитулировал и замыкался, лишь иногда позволяя себе позвать Сережу на рыбалку или по грибы. Да и внук особо и не рвался, в отличие от своих сверстников, на речку или в лес, предпочитая общество своей бабушки или романтическое одиночество в саду или на сеновале, с книжкой. Дело было в том, что дед Василий Васильевич Крайнов, фронтовик – орденоносец (прошел всю войну, имел шесть орденов и восемь медалей) был в родном колхозе – миллионере парторгом и очень уважаемым человеком. Увидев пол – Европы, Василий Крайнов – старший так был увлечен идеей построения коммунизма и всеобщего благоденствия и процветания, что абсолютно упустил воспитание собственных детей. И особенно, сына Василия – младшего? Васька связался с плохой кампанией таких же как он «детей войны», многие из которых (в отличие от Василия) не имели отцов, сложивших головы на войне, а значит, и не кому было их увести с кривой криминальной дорожки. Голые – босые, хлеба вдоволь не евшие (в отличие от Крайного – младшего, который благодаря отцу «как сыр в масле катался»), пацаны по малолетству, ради конфет и спиртного «подломившие» сельпо, оказались на скамье подсудимых в 1946 году и пошли «осваивать» свои жизненные университеты по тюрьмам и лагерям. Васька же Крайнов, благодаря отцу, «отделался легким испугом» и тем, что институт пришлось оканчивать уже заочно, после службы в армии и женитьбы. Этот факт из биографии отца теперь был тем самым «весомым аргументом», которым бабка парировала любые потуги деда «вырастить из внука нормального пацана»…

– Товарищ старший мичман! Ваше приказание выполнено! – это «карась» Паньков «доложился об исполнении приказания» главному боцману Сафронову.

– Свободен! Встать в строй! – сухо поблагодарил главный боцман, продолжая беседовать с вахтенным. Вскоре, из казармы вбежали два матроса и молодой мичман, которые направились на пирс, к торпедо лову. Подойдя к своим коллегам – мичманам, молодой мичман поздоровался и представился, однако сделал это робко и нерешительно. Как делает это щенок, подходя и здороваясь к или с матерыми волкодавами:

– Здравие желаю! Мичман Алиев!

– Приветствуем, мичман Алиев! А как зовут? – подводники явно забавлялись робкой нерешительностью своего молодого визави. Однако протянули руки для рукопожатия, чем еще больше смутили «юношу» Алиева.

– Рафаэль Ахметович! – неуверенно пожимая протянутые руки подводников, ответил «надводник-торпедолов».

– Красиво, красиво! Лишь мадонны не хватает! – сегодня боцман был «в ударе», каламбуря по любому поводу и без повода. Чем привел Алиева еще большее смущение и алый румянец, будто как у гимназисточки из знаменитого шлягера «Москва златоглавая»: «Гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные …»

– Ну, давай, Рафаэль Ахметович! Убирай свою «лоханку» вон туда, подальше! – Сафронов указал рукой на свободную «бочку» практически перед бонновыми заграждениями, ближе к волнорезу, разделяющим внутренний рейд от внешнего, мористого…

– Сейчас, отчалим, вот только моторист подойдет! – как-то неуверенно в себе отвечал молодой мичман. И повернувшись к своим подчиненным, молодым матросам крикнул: