Анна Мурадова - Земноводное в кармане, или Сумасбродные похождения Лилит Ханум, женщины, любящей приключения и не признающей ограничений, да не станет она образцом для подражания

– Мне кажется, вы им тоже не очень-то доверяете. Впрочем, как бы это ни было смешно, но я готова указать все это в новой версии договора.

Они вернулись в кабинет, где нотариус увещевала дядю Джафара и тетю Гулю на предмет того, что без договора они ну никак не получат свои деньги.

– А наличными можно получить? – спрашивал дядя Джафар.

– Нет, только переводом на банковский счет, – видимо, уже не в первый раз объясняла нотариус.

– У меня чемодан есть, туда все купюры поместятся, – настаивал дядя Джафар. – В девяностые со мной только так расплачивались.

– Сейчас не девяностые, – тоном доброй няни разъясняла нотариус. – Сейчас по закону вы можете получить деньги только переводом со счета на счет. Это займет одну минуту.

– Но это же не настоящие деньги, не бумажные! А вдруг она, – он ткнул узловатым пальцем в показавшийся в дверях силуэт Лилит Ханум, – нас обманет?!

– А мы, – все тем же добрым голосом успокоила его нотариус, – не дадим ей вас обмануть! – И подмигнула Лилит.

– Она вас всех тут подкупила, – обреченно вздохнул дядя Джафар.

– Ну, что решили в итоге? – спросила нотариуса встревоженная Нателла.

– Решили, что я зачитаю договор обеим сторонам на русском языке, а потом обе стороны подпишут. Вы ведь сможете написать свое имя?

– Попробую, – проворчал дядя Джафар.

Имя свое он все же нацарапал. Как этот человек смог построить дом, пройдя несколько стадий согласования в мэрии, как общался с архитектором и утверждал его проект, как он оплачивал счета за свет, газ и воду, как пользовался Интернетом – все это так и осталось тайной. Пожилые супруги согласились с тем, что в договор были внесены все перечисленные Лилит предметы, оставляемые в доме, включая кровать и сантехнику.

Еще несколько минут – и солидная сумма перекочевала со счета Лилит Ханум на счет дяди Джафара, который измочалил нервы банковским работникам, требуя, чтобы те представили ему все доказательства того, что деньги теперь действительно принадлежат ему и их можно превратить в яркие хрустящие бумажки.

Нотариус, юрист и покупательница вздохнули с облегчением. – А мог бы и в золотых монетах потребовать… С них станется, – заключила Лилит.

Оставалась еще передача ключей от дома, и можно было уже спокойно обживаться и заниматься отделочными работами. Откуда было знать москвичке, что слово «спокойно» в этой фразе лишнее?

Вечером она вместе с Ашуриной и тетей Далилей распила бутылку местного игристого вина, которое по советской привычке тут называли «шампанским».

– Ну и как ты теперь с этим со всем будешь управляться? – спросила Ашурина. – Там ведь не только дом, но и сад?

– Сад и виноградные лозы во дворе… Эх, всю жизнь твердила как заклинание: «Дом, сад, виноград» – и совершенно буквально оно сработало.

– Говорят ведь, – вставила словечко тетя Далиля, – что там, – она многозначительно подняла палец вверх, – наши желания понимают буквально. И сбывают именно так, как человек сказал. Поэтому никогда нельзя жаловаться. Когда начинаешь говорить: «Все плохо, денег нет, начальник дурак, муж козел», там – снова палец вверх – сидит ангел и все записывает в книжечку твоих желаний. А потом это и сбывается. Буквально.

– Если бы все это сбывалось буквально, по улицам не ходили бы мужчины, а бегали бы козлиные стада, – возразила Ашурина.

– А в Иране говорят так: «Если бы все детские молитвы исполнялись, в живых не осталось бы ни одного учителя», – добавила Лилит.

Женщины расхохотались, потому что в ангела, который сидит и записывает в книжечку наши желания вперемешку с нытьем, никто по-настоящему не верил. Но факты – вещь упрямая: Лилит Ханум купила ровно то, что было отнято у ее предков, причем, возможно, даже у прямых потомков отнявших. Это немного выходило за рамки привычного. О том, что дом подозрительно точно совпадал с тем строением, которое она рисовала, когда мечтала о переезде, она не упомянула – ну мало ли, рисовала-то она такой среднестатистический домик в ближневосточном стиле…

– А ну-ка давай посмотрим на карте, где твой дом, – предложила любопытная Ашурина и залезла в телефон. – Диктуй адрес. Тааак, посмотрим-посмотрим… Да это же почти на самом кладбище!

– Да, мне говорили, что кладбище рядом, но я не знаю, насколько близко.

– Насколько? Да твоя улица в него упирается, четыре дома пройти – и вуаля! Попадаешь прямо в тот вход, за которым наш семейный участок.

– Ну, дела! – Наконец-то Лилит поняла, что означала Смерть на всех ее рисунках (ее это, признаться, тревожило). Оказывается, никакой опасности это не предвещало, просто рядом с домом было много тихих и вполне себе родных покойников. – А ведь это же прекрасно! Дочка мне спасибо скажет, когда время придет и пора будет меня хоронить. Далеко везти не надо!

Ашурина и тетя Далиля суеверно зашикали и замахали на нее руками. Разговоров о кладбище больше не возникало.

Однако Лилит Ханум вспомнила один странный эпизод. Когда ей было пятнадцать лет, она прилетела с отцом в Шахину к родным и они поехали на это самое кладбище навестить могилы предков. Сама по себе поездка туда ее не особенно вдохновляла, но, как всякий подросток, на тему смерти она размышляла. Шахинский дед, благословив их на поездку, сказал: «В этом мире мы всего лишь гости, приходим сюда ненадолго, а потом возвращаемся домой. Старшие поколения уж дома, а мы все еще в гостях». Ну и юной Лилечке стало любопытно: кто же уже вернулся домой?

Было лето, Шахина тонула в душном знойном мареве. Выхлопы машин заполняли низинные улицы, тяжелый влажный воздух едва ворочался в ущельях, по которым проходили главные улицы города. Но чем выше такси поднималось в гору, тем легче и свежее становился воздух. Старая часть кладбища, где в былые времена хоронили иностранцев и иноверцев, располагалась на верхушке горы, рядом с запутанными улочками ассирийской деревни, которая уже тогда слилась с городом и стала одним из его районов. Могучие кипарисы затеняли старые надгробия с полустертыми надписями на армянском, ассирийском, греческом, французском, польском. Лица с черно-белых фотографий смотрели сдержанно, умудренно. Интересно, что здесь не принято было изображать на надгробиях стариков: выбирали изображения людей, еще не обезображенных дряхлостью. Всех своих предков, доживших до преклонных лет, Лилит увидела сорокалетними, красивыми, полными сил. И только те, чья жизнь оборвалась слишком рано, были показаны юными, в том самом возрасте, когда им пришлось до срока отправиться домой.

Могучие кипарисы отбрасывали благодатную тень, на разлапистых елях пели свое однообразное «ту-тууу-ту» горлицы. С горы открывался величественный вид: далеко внизу слегка затуманенная летней дымкой Шахина, крыши домов, тускло поблескивавших, будто усталых от летнего солнца, зеркальная река, со змеиной грацией скользящая между рядов каменных строений… Обрамляли этот пейзаж акварельно-воздушные силуэты гор, и чем дальше были горы, тем прозрачнее казались они. Любому, кто вырос в местности плоской и неяркой, эта картина врезалась в память раз и навсегда.