Валентина Русакова - Розы в моем окне. Маленькие рассказы

Редактор Юлия Дмитриевна Гавриленко

Корректор Елена Геннадьевна Русакова

© Валентина Григорьевна Русакова, 2021

ISBN 978-5-0055-6352-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Розы стучали в мое окно, когда немощная и неподвижная лежала я на больничной койке. Они были единственно живыми в окружающем меня мире.

Цвели до глубокой осени, пока не приходил садовник и не срезал их. Зима приближалась. Окно становилось пустым и молчаливым.

– Не грусти… – уговаривала я себя, – Скоро снег ляжет на лапы елей и опять будет красиво. Надо только дождаться. А потом придет лето. Или я встану, или розы зацветут вновь. Лучше встану я. Врачи разрешат, и я встану.

– Может быть это случится когда они зацветут и я смогу взять в ладонь распустившуюся розу.

С этими мыслями я жила 7 долгих лет. Розы были рядом. Каждое лето. Однажды мне разрешили встать. Когда я вспомнила как ходить, я пошла в парк к цветам.

Я положила головку хрупкого бутона в свою ладонь и прошептала: «Спасибо тебе, ты мне помог. Теперь у меня – все впереди».

Мне 84 года и я не очень помню когда это было. Где-то в 30-х годах прошлого века. Семья моих дедушки и бабушки была очень большой: дедушка и бабушка, их родители, их дети и внуки.

Вот такая семья. В хозяйстве был жеребенок, который вырос в прекрасного жеребца по имени Мальчик, которому, по словам деда, цены не было.

Копали огород, возили бревна из леса для постройки бани, сарая, погреба. «Жизнь налаживается», – говорил дед, оглаживая свою седую бороду.

Но пришла беда. Из сельсовета пришли злые люди и забрали Мальчика в колхозный табун. В семье все плакали, жалко было расставаться с любимцем.

На следующий день бабушка отрезала ломоть хлеба, положила за пазуху и позвала меня с собой. Мне было не более трех лет. Она подхватила меня на руки и пошла полем к небольшому перелеску, туда, где пасся табун лошадей.

Увидев Мальчика, бабушка тихо его позвала. Мальчик поднял голову и также тихо, тихо направился в нашу сторону.

Он подошел к нам, наклонил голову и прижал ее к щеке бабушки. Она нежно оглаживала своего любимца. Потом она подняла меня и я тоже погладила Мальчика по белой отметине между глаз.

Бабушка поставила меня на землю, достала кусок хлеба и протянула его Мальчику.

Я всегда буду помнить тепло бабушкиных рук и шелковую нежность белой отметины Мальчика.

У меня было два брата 14 и 13 лет, мне в это время было 6. Значит, это 1937 год. Кат-то раз, бегая по двору, я забежала за сарай и увидела, что мои братья курят в компании соседских мальчишек.

«Ого-го, – подумала я, – Это же не хорошо, отравятся, заболеют и умрут!» И я побежала к маме, чтобы все рассказать.

Когда вечером пришел отец с работы и все узнал, то он очень сердился и ругался. Братьев поставили в угол.

– У меня теперь есть помощница, чтобы следить за вашим поведением, – сказала мама, – чтобы это больше не повторялось.

Дней через пять я прибежала днем домой. Взрослые работали. И что же я вижу – мой старший брат стоит на табуретке и курит в открытую форточку. Младший брат стоял у окна и следил, чтобы взрослые не вошли. Увидев меня, он подскочил ко мне, крепко схватил за руки и подтащил к окну. Старший брат молча сунул мне в рот дымящуюся сигарету.

– Вот так! Теперь ты наша сообщница! Только попробуй настучать матери или отцу!

Я по началу опешила от такого обращения, но подумав, решила никому ничего не рассказывать, я ведь теперь – сообщница.

Моих братьев унесла война, Саше было 18 лет, Мише – 20. Вот и нет у меня братьев, но я всегда буду их сообщницей.

Решила в свои 82 года поделиться воспоминаниями о том, как война прошлась по моей жизни. В детстве у меня была война и серьезная болезнь.

В 1941 году мне исполнилось 10 лет. Все лето мы жили у бабушки в деревне Федоровское. Помню как немецкие самолеты летели бомбить Москву, а когда они возвращались, то сбрасывали бомбы на наши дороги и в наши реки, куда придется, чтобы легче было удирать от наших истребителей. Около нашей деревни протекала река Протва. Вода в ней кипела от сброшенных в нее бомб. Нам было страшно. Жили мы в окопах, вырытых на задворках огородов. Вход в окоп занавешивали ватным мокрым одеялом на случай газовой атаки со стороны немцев.

К 1 сентября нас привезли в Москву, школы не работали. Немцы бомбили Москву по несколько раз за ночь. Мы жили на последнем этаже пятиэтажного дома. Бомбоубежище находилось в соседнем доме. По тревоге взрослые с узлами, дети с любимыми игрушками спускались с 5 этажа, бежали к соседнему дому, пока мы таким образом добирались – тревогу отменяли. Тяжелые затяжные бомбежки случались все чаще и чаще. Мы жили недалеко от заставы Ильича. Немцы стремились превратить этот район в руины. Из громкоговорителя раздавался голос Левитана: «Граждане, воздушная тревога!» Сердце замирало – опять они летят! Люди спускались со всех этажей, торопились, падали, толкали друг друга – стремились быстрее занять лавочки в убежище. Мест не хватало, садились на пол, кто мог – дремал. Люди работали целый день на заводах, фабриках, на улицах при возведении заграждений из железных шпал, чтобы танки и боевая артиллерия не прошли. В воздух запускали дирижабли, чтобы мешать пролетать вражеским самолетам над Москвой.

Мы жили на окраине. В убежище детям давали воду, взрослым – нет. Воды на всех не хватало. Все молча ждали слов Левитана об отмене тревоги.

Так продолжалось до октября 1941 года. Немцы подходили все ближе и ближе к столице. Из домоуправления нам приносили листовки с просьбой семьям с детьми быстрее уезжать – эвакуироваться. Но мама никак не могла решиться покинуть Москву.

К началу учебного года папа привез нас из деревни в Москву. Но школа не работала.

Однажды мне мама говорит: «Сходи доченька за хлебом». Я пошла, но вскоре вернулась. Мама, увидев мою пустую сумку, спрашивает:

– А где же хлеб?

– Мне не дали, сказали, что хлеб дают только выкваренным. А что это такое, я не поняла. А переспросить че-то побоялась.

– Не выкваренным, а эвакуированным, – поправила меня мама.