Герш Тайчер - Эмигрант

Почему некоторые люди летают первым классом? В этом же нет особой необходимости. Почему людей вообще тянет жить в роскоши? Неужели для того, чтобы у знакомых лопались глаза от зависти? Если бы в прошлом не существовало аристократии, то, наверно, сегодня мы не знали бы, что роскошь вообще может существовать.

– До посадки в Сингапуре у нас есть одиннадцать часов с копейками. А теперь, дорогая, подсчитай, пожалуйста, сколько мы употребим выпивки до посадки, не считая этот джин-тоник, – весело сказал я жене, глядя на опустошённые от бодрящей жидкости стаканы с остатками льда и сморщенными дольками лимонов.

Стали накрывать столы. Если судить по количеству вилок, ножей, ложечек и каких-то ещё экзотических инструментов для доставки еды из тарелок в рот, обед предстоял разнообразный и достаточно длительный. Впрочем, мы с женой никуда особенно не торопились и были готовы к этому. Более того, дорожное застолье ожидалось нами в качестве неплохого развлечения в долгом и скучном однообразном полёте. Нельзя же, в самом деле, спать всю дорогу!

Сначала подали чёрную икру, аккуратные квадратные сухарики, масло, мелко нарезанные лук, яйцо и свежий (не парниковый!) огурец, упругий и хрустящий. Хотя масло было голландским, а не привычным сибирским, из молока, надоенного в далёкой алтайской деревне, я всё равно попросил водки. Грех было не выпить немного водки под такую закуску. Средних размеров серебряный напёрсток напитка помещался в большую, тоже серебряную, пиалу, до краёв наполненную крошками льда, похожими на бриллианты под яркими светодиодными лампочками, разбросанными по салону самолёта. В лучах заходящего светила это было бы совершенно блестяще, но с солнцем немного опоздали. Такой же «натюрморт» принесли и Эвите.

– Сол, подобного удовольствия от водки я никогда не получала, – вместо тоста провозгласила она, совсем по-гусарски опрокинув свою рюмку водки.

– Это, несомненно, правильное употребление легендарного русского напитка, – согласился я с женой, но всё же решил объяснить ей то, чего она не могла понимать:

– Однако самое большое удовольствие от водки я получил, выпивая с черновицким другом и картёжником Петей как-то вечером того дня, когда его жена ушла от него к другому. Петя, как и я в те времена, был исключительно «низким» человеком и находился в глубокой яме карточных долгов. За день до этого он проиграл в карты всю свою мебель, – и после короткой паузы я перешёл на другую дорожную тему.

– Ещё сегодня утром мы жили в Испании по-испански, а завтра прилетим в Сингапур и будем жить совершенно по-другому, по-сингапурски. Между сегодня и завтра мы проведём ночь в самолёте. Можно принять за истину, что мы не изменимся за одну ночь, хотя жизнь наша изменится существенно.

Мне подумалось, что путешествия во времени и в пространстве довольно существенно меняют что-то в человеке, иногда даже не трогая его оболочку, плоть: в душе у него обязательно что-то да происходит. Иногда там ломается винтик, порой просто переключается какой-то тумблерок – и душа начинает жить по-другому.

Ты не запрограммирован на какой-нибудь коммунизм, где все якобы должны быть одинаково счастливы. Ты свободен и волен сам выбирать свою жизнь. Тобой не руководят извне – ты сам руководишь собой изнутри, от души и от всего сердца. И уж никак не зависишь ты от определённого положения Солнца, Луны, планет Солнечной системы и всех звёзд на момент твоего рождения.

– Эвита, какой сегодня день? – спросил я решительным голосом после своего философско-астрологического раздумья.

– Сегодня понедельник, 8-е января. А почему ты меня об этом спрашиваешь?

– А ты не догадываешься, Эвита, почему именно в этот день мы летим в Сингапур?

Ни минуты не задумываясь, жена с присущей только ей логикой молниеносно ответила:

– Есть две причины. Во-первых, были праздники – Рождество и Новый Год, сразу после праздников многие студенты возвращаются в свои университеты, и самолёты битком забиты, – но посмотри, как просторно сейчас в салоне: все уже улетели; а во-вторых, цены на билеты резко снижаются к 8-му января.

– Меня, честно говоря, вообще удивило, что мы летим не 13-го января, в день, когда особенно суеверные люди, как правило, никуда не летают.

– Ты, Эвита, как всегда, права во всём. Как хорошо жить и легко перемещаться в мире, где есть огромное количество легко предсказуемых суеверных людей. Но я выбрал именно этот, отличный от 13-го, день по совершенно другой причине.

Я задумался и медленно вымолвил каждое слово отдельно, словно отсекая их друг от друга:

– Ровно сорок лет тому назад, в ночь с 8-го на 9-е января 1978 года, мы с тобой тоже летели над Европой, только в разных самолётах, в них не было первого класса, и конечным пунктом нашего назначения был Израиль.

– Да конечно же, мы встретились как раз 9-го января! О, как давно всё это было! Я была в синих потёртых джинсах и весь день жалела, что не надела юбку. У меня ведь были такие красивые ноги! – немного покраснев, ответила Эвита.

– Они до сих пор прекрасны! И без джинсов, и без юбки, – довольно фривольно заметил я, находясь ещё в достаточно трезвом состоянии, и сжал её руку.

Однако ещё пара порций водки, и я вплотную приближусь к тому же состоянию полного пофигизма, в котором пребывал в ночь с 8-го на 9-е января 1978 года, находясь в воздухе над Европой по дороге из СССР в Израиль.

То была дорога в другую жизнь.

Жизнь эмигранта.

Ещё на рассвете 9-го января 1978 года я был человеком-нулём по имени Соломон Абрамович Глейзер. К обеду я продолжал им быть, но уже под другим именем. Именно тогда и началась моя постсоветская история.

…Меня разбудила дорожно-революционная песня. Мелодия была однозначно знакомой, хотя слов я никак не мог разобрать. Солистка сильно картавила, хор гнусаво заливался припевом ей в ответ, и понять, о чём все они поют, было невозможно. Но я уверенно полагал, что это было что-то из репертуара старых большевиков, которые возвращались в Россию в запечатанном вагоне и тревожно, но слаженно пели песню про враждебные вихри. Впрочем, поскольку это был не всеобще пугающий революционный гимн со страшными словами «это есть наш последний и решительный бой», я решил, что можно приоткрыть глаза.

Я сидел в битком набитом самолёте, который решительно шёл на посадку. Ещё совсем недавно советские, его пассажиры не успели проветриться от запахов ташкентских кур, молдавского молодого вина и новоселицкой 1брынзы. К ним добавился новый аромат тёплого венского кофе меланж, которым успели пропитаться лишь некоторые мои попутчики, однако этот запах не был уверенным и стойким. Слишком мало ещё времени все мы провели вне СССР. Хотя обида за потерянную палку черновицкого сервелата лично у меня уже почти выветрилась.