Владимир Гурвич - Водоворот

– Меня зовут Егор Тимощук. У меня к вам много вопросов. Но пока хочу задать один. Насколько я понял из ваших слов, вы приверженец классических форм театра?

– Вовсе нет, я считаю, форма может быть любой. Она должна рождаться из содержания, и максимально полно раскрывать его. Сам же по себе целенаправленный поиск форм всегда считал бесплодным занятием, он идет от пустоты замысла режиссера. Я ответил, Егор, на ваш вопрос.

– Я понял вашу позицию, но не разделяю ее. И докажу, что прав. Сегодня у нас репетиция постановки по повести: «Княжна Мери». Приходите.

– Спасибо за приглашение, непременно. Это одно из моих любимых произведений. Я давно хотел перенести его на сцену. Вот и посмотрим, как у нас это получится.

Разговор с труппой неожиданно получился долгим и насыщенным, продлился почти два часа. Вопросов оказалось даже слишком много, Юхнов отвечал на них подробно. Он прекрасно сознавал, какое большое значение имеет первый контакт с актерами. Если он окажется смазанным или неудачным, потом будет трудно изменить к себе отношение. А потому он выкладывался по полной.

Это общение отняло у него много сил, к тому же он чувствовал сильный голод. В буфете театра кроме пирожных другой еды не нашлось. Пришлось довольствоваться тем, что есть. Но от сладкого его вдруг замутило, еще сильней захотелось борща и котлет. Он и раньше никогда не был особенным гурманом, но в последнее время уделял своего питанию явно недостаточное внимание. И ощущал, что ему периодически не хватает сил. Вот и сейчас хотелось отдохнуть, но это сделать было просто негде. Своего кабинета пока ему не выделили; Любашин обещал его предоставить только после того, как из него выедет Тимощук. Но тот, судя по всему, с этим не спешил.

На пять часов было запланирована репетиция спектакля «Герой нашего времени» точнее, повести «Княжна Мэри». С детства это было одно из самых любимых его произведений; когда впервые он его прочитал в возрасте не то десяти, не то одиннадцати лет, то почувствовал потрясение. Чем он был тогда потрясен, Юхнов понять не мог, просто это чтение стало для него сильнейшим шоком. Он рыдал на судьбами героев, причем, ему было жалко всех: самого Печорина, несчастную княжну Мэри, ее мать – княгиню Лиговскую, Грушницкого, Веру. Каждый образ исторгал у него обильный поток эмоций. Он вдруг впервые в жизни ощутил невероятную трагичность существования человека в целом и своего собственного в частности. В тот момент свои чувства он не мог выразить словестно, но они переполняли его, словно вода водохранилище после длительных дождей. Именно тогда ему захотелось заняться искусством, стать причастным к созданию творений, которые оказывают столь большое воздействие на человека. И с того момента этот импульс хотя много раз и преобразовывался, обретал разные формы и содержание, но никогда не затухал.

Став постарше, он познакомился с биографией Лермонтова и поразился внутреннему сходству между ним и собой. То было самое настоящее духовное родство. По крайней мере, Юхнову казалось, что часто он мыслит и чувствует точно так же, как когда-то мыслил и чувствовал сам поэт. Возможно, что на самом деле ничего подобного и не происходило, но Юхнов был убежден, что это так и есть. По крайней мере, опровергнуть это тоже никто не мог. Иногда он даже думал про себя, что является кармическим потомком поэта, что душа Лермонтова переселилась в его тело. И требует от него сценического воплощения его произведений. Но до сих пор Юхнову не удалось это сделать до конца ни разу, хотя пару попыток и предпринимал. Но они по разным причинам не увенчались успехом. И вот появляется очередной шанс. Это не может быть случайным совпадением, это то, что называется перстом судьбы. И он не может упустить подобную возможность; если это случится, никогда себе такое он не простит. А потому, несмотря на усталость и голодное бурчание в животе, сейчас встанет, пойдет в зрительный зал и будет смотреть, как ставит повесть Тимощук. Его, Юхнова, не оставляет предчувствие, что это будет совсем не то действо, какое он себе представляет. В любом случае непременно выпустит только такой спектакль, каким он видится ему.

Прошло всего пять минут, а Юхнов уже не сомневался, что этот спектакль придется полностью переделывать. В таком виде его нельзя выпускать. Точнее, выпускать можно, сейчас на сцене можно увидеть и не такое, но он тут не для того, чтобы пропускать откровенную бездарную халтуру.

Юхнов прекрасно сознавал, что это вызовет конфликт с режиссером и, возможно, не только с ним. Но другого выхода нет, иначе какой смысл в его тут присутствии.

В этой постановке ему не нравилась ничего. Актеры играли так, словно исполняли роли в очередном сериале. К героям Лермонтова они не имели никакого отношения, они словно бы участвовали в соревновании, кто пошлее исполнит свою роль. В этом произведении Юхнов знал почти весь текст, так как читал его столько раз, что не мог даже приблизительно припомнить сколько. Но сейчас знакомые слова звучали так, словно они произносились то ли в подворотне, то ли в какой-то теплой компании современных менеджеров, заглянувших после работы в бар снять напряжение. Самый оптимальный вариант – сменить весь актерский состав. Дело даже не в том, что актеры и актрисы плохие, а в том, что они с ног до головы пропитались тлетворным духом, настоянным на примитивности и пошлости. И выветрить из них его будет крайне сложным делом.

Но Юхнов понимал, что поменять состав у него не получится, ему никто не позволит это сделать. Эта та красная черта, за которую он заходить не может. Придется работать с этими исполнителями. А вот что делать с режиссером? Его уж точно нельзя оставлять в спектакле.

Юхнов смотрел на происходящие на сцене действо и думал о том, как же надо ничего не понимать в том, что ты делаешь, чтобы делать такое. Тимощук попытался максимально осовременить постановку; герои Лермонтова выделывали какие-то странные па под безликую современную музыку, а их интонации больше напоминали разговор современников на тему шопинга, чем беседы представителей дворянского общества первой половины XIX века. Но когда для того, чтобы найти грот, в котором должно было состояться свидание влюбленных, героиня достала навигатор, и раздался громкий, знакомый кокетливый голос Алисы, что тут же вызвало смех в зале, Юхнов почувствовал, что больше смотреть на это зрелище не в состоянии.

Юхнов резко встал и несколько раз громко хлопнул в ладоши. Артисты замерли на месте и удивленно посмотрели на главного режиссера. Он поднялся на сцену.

– Я достаточно посмотрел вашу постановку и получил ясное представление о ней. Я прекращаю дальнейшую работу. Точнее, работать мы продолжим, но это будут совсем другой спектакль. Я призываю вас всех поскорее забыть о том, что вы тут делали. Мы начнем с самого начала. Возможно, даже уже завтра. А сейчас предлагаю всем разойтись.