Александр Быков - Наваждение. Тотемская быль

Надобно Маринке внуков ждать, но вот беда, Аленка никак очреватеть не может. Что за напасть такая?

Павлецово – деревня невеликая, два двора, их, Шиховых, и соседа Оськи Андреева. У него, у Оськи, трое неженатых сыновей, старшие уже в возраст вошли, поглядывают на соседку, охульники. Уж не с ними ли хороводится невестка, а законного мужа нечистым нарочно пугает, чтобы совместного ложа не было?

Маринка подозревала сноху, переживала за Федора и наконец решилась спросить:

– Скажи, сынку, все ли у тебя с Аленкой ладно?

– Твое ли, мать, дело? Сами разберемся.

– Ой ли? Ведомо мне учинилось, что ты с ней с лета единого ложа не имал?

Федор покраснел, отпираться было бесполезно, мать все знала.

– Не люба мне больше эта Аленка!

– Отчего же?

Сын молчал.

– Говори, мать все равно узнает правд у.

– Скажу, не утаю. Грешница она.

– С чего бы вдруг, не с кем ей грешить, с парнями соседскими что ли?

– Нет, грешит она, кажется, с самим нечистым.

– Что ты мелешь, окстись, Бога ради.

– Не вру я!

Федор опустил голову и медленно, начиная потихоньку злиться, стал рассказывать матери что знал:

– После женитьбы через год стал я замечать, что Аленка во сне будто разговаривает с кем-то. Я прислушался, она шепчет слова срамные кому- то и сама вся горит, как будто жар у нее. Я растолкал как-то раз – клянется, что никому ничего не говаривала. А я что, я же не глухой, сам слышал.

– И сколько раз оно бывало? – тревожно спросила Маринка.

– При мне три раза. После третьего я не стерпел, побил ее, теперь от греха сплю на лавке, тесно и жестко, зато спокойно, а она одна на постели, я и не слышу, что там деется.

– Почему же ты молчал?

– А что я скажу?

– Вот то бы и сказал: чаю я, болезнь у Аленки приключилась, одержима она бесом.

– Бесом?

– Что уставился, бесом и есть, бывает так, заприметит черт справную молодуху, обернется добрым молодцем и давай к ней по ночам хаживать вместо законного мужа.

– Она мне говорила, что к ней во сне является кудрявый писаный красавец.

– Вот он-то и есть.

– Так что я могу сделать? Блудит Аленка во сне невольно.

– Невольно? – Мать уперла руки в бока. На шее звякнули серебряные гайтаны [7] Гайтаны – серебряные шейные украшения из широких кованых и витых цепочек. .

– А ты видел, что она перед сном крест божий снимает?

– Видел, так что такого, и я снимаю, мало ли ночью может случиться, неловко повернешься, порвешь вервь, крест-то и затеряется, а это к худу.

– Оберег она снимает Христов и без него отдается во власть нечистого!

– Свят-свят!

– Мое тебе материнское слово: хочешь жену свою спасти, надо нечисть как-то изводить. Не хочешь – завтра же отвезем ее домой, скажем, не люба, и подарки пусть назад возвращают, нечего: подсунули блудливую овцу и рады.

Федор посмотрел на мать.

– Как же ж можно с нечистым воевать, с ним и Господь сколько лет справиться не может.

– Господь все может, нечистый нужен ему, чтобы видеть, кто из людишек до греха падок, а кто нет. Но если как следует помолиться и призвать в помощь крестную силу, то одолеть его можно. Монахи-праведники одолевали не единожды.

– Так то монахи, у них все силы на молитву идут, а что я, мужик простой, деревенский, грамоту не разумею, дальше Тотьмы не бывал, больше рубля денег не видывал. Я так думаю: неволить Аленку не буду, захочет – домой отвезем, не захочет, – будем думать, как сотону отвадить, советов у знающих людей спросим.

– Верно, сынок, говоришь, только домой ей взад никак нельзя, позор это, и нам тоже позор. Так что и выбора у нас у всех нет. Надо что-то делать.

На том и порешили, спросить саму грешницу, как делу быть.

В тот же вечер Аленка Шихова, обливаясь слезами, умоляла мужа не возвращать ее матери и делать с ней, что пожелает.

Федор поверил и, как настала ночь, лег вместе с женой в постель. Только уснули, как вдруг кто-то толкнул его, да так, что тот кубарем с постели на пол. Вскочил Федор, не понимает что к чему, глаза таращит, темно же. Взял светец, зажег лучину, поднес к кровати, глядь, а жена румяней румян лежит себе, раскинулась и руками, стыд-то какой, гладит себе причинное место и улыбается.

– Чур меня! – закричал Федор.

– Что стряслось? – приподнялась с постели Аленка.

– Охульница [8] Охульница – лицо, совершающее, что то предосудительное, от слова хулить-порочить, осуждать. ! Опять с нечистым блудила?

– Да нет, кажется, просто сон был дивный: луг, цветы, стрекозы и бабочки, и кашкой пахнет, это цветок такой, знаешь?

– Видел я твой сон, ишь, руки распустила!

– Правда? Я это не сама, это он против воли мною водил, надсмехался! Что же делать-то?

– А вот что! – Федор приосанился, – будем изгонять из тебя беса.

– Как?

– По-всякому, прежде всего молитвой, не поможет, сделаем так, чтобы ему в твоем теле стало неповадно.

– Да разве ж он там?

– Знамо дело, где же еще?

– Я крест теперь не снимаю, нечистый креста боится.

– Видел я, как он боится, мало креста, надо слово Божие против него…

– Страшно мне!

– Зато потом, когда беса прогоним, будет хорошо, а то, смотри, не согласна, так посажу в сани и к матери, на позор.

– Я согласна, – прошептала Аленка, – только бы душу не погубить.

– Бог даст – справимся….

Cкучно зимой в деревне. Летом хоть и работы невпроворот, а все радостнее, солнышко светит, лес полон грибов и ягод, речка Царева журчит на перекатах. Она хоть не велика, не как Сухона, но все-таки лучше, чем одни лесные чащобы.

Замуж Аленку отдали хоть и в соседнюю волость, недалече, но все равно – чужбина. Она выросла в большом селе Устье-Печенгском, привыкла, когда много народу, особенно летом. По Сухоне идут струги и барки. Кого только не повидаешь в этих местах: купцов русских и иноземных с товарами, стрельцов государевых, кои посланы на Сухону искать разбойных людей.

Сама Аленка разбойников не видала, но соседские парни говаривали, будто стан у них был на том, на диком берегу, в устье малой речки. Там жили и хоронились под ветлами, а как завидят стружок купеческий – на весла и давай грабить. Атаман у них был из войска самого пана Лисовского, а помощник у него – местный одноглазый Семка по прозвищу Кривой. Когда шайку окружили, атаман обернулся соколом и улетел, Семка бросился в воду, превратился в налима. Стрельцы его ловить, а он скользкий, извернулся и ушел на глубину. Остальных разбойников повязали и увели в острог. Больше о речных татях в округе не слыхивали. Весело было в родной деревне, не то, что на новом месте. Аленка сильно скучала в Павлецове. Девичество давно позади, она – мужняя жена, и место ее в доме мужа.