Вячеслав Гуревич - От тюрьмы до киббуца и другие приключения

– Сам ты пидор! – вскричал бульбаш. – Я что, по-итальянски говорю? Ты один, кто говорил! Говнюк!

Он сплюнул мне под ноги и произвел драматический выход. Даром что шляпой с перьями не махнул.

Я оцепенел. Я знаю, что не надо выпендриваться своими познаниями, будь то примитивный итальянский или умение украсть машину за 60 секунд, но я почему-то все забываю, что познания могут и будут использованы против тебя же. Подлинное просветление было за горами.

***

Аvvocato был таким же стандартным итальянским красавчиком, как и Серджио, вырядившийся на все сто, в прекрасно сидящем кремовом костюме и отглаженной белой рубашке, подчеркивающей его загар. Что говорить, мама постаралась. Обошлись без рукопожатий – и слава богу: его руки были выхолены, ногти наманикюрены бесцветным лаком. Не разбираюсь в одеколонах, но догадываюсь, что его парф у м стоил будь здоров. И выражение-то у него было как у Серджио, презрительно-недоумевающее: «Что я делаю с этими изгоями?» Я чувствовал себя как Жан Вальжан, которого только что вытащили из темницы и который выбирал соломинки из своих немытых, сбившихся в комок волос.

Защитник объяснил, что он ознакомился с материалами дела и в целом у нас был хороший шанс на оправдание, но…

– Что «но»? – взорвались инженеры. – Он – тыкая пальцем на одессита – он во всем сознался! Что еще надо?

– Всякое бывает, – сказал осторожно защитник. – Суд, знаете ли, это такое дело, это целая система, да что говорить, вся страна такая, это такой бардак, bel casino, вечно все не так…

Я уже не буду описывать движения его рук – они не знали покоя.

Мы оцепенели.

– И что же теперь делать? – спросил один из инженеров.

– Да, я вот как раз собирался… у вас есть деньги оплатить мои услуги?

Гром среди ясного неба. Молодой одинокий эмигрант с деньгами? Нам разрешили вывезти из страны по $140 с носа. Кто-то вложился в фотоаппараты (якобы советская оптическая техника котировалась на итальянских блошиных рынках), у кого-то хватило только на матрешки и другой китч. Но наличные?

– Нет у нас ничего.

– Но на свободе? – Адвокат настаивал. – Друзья, родственники? Всего-то сто тысяч лир.

То есть $150 – месячное пособие от еврейского агентства.

– Да чего это мы будем платить? – взревели инженеры на русском. – Ты, – опять тыкая на одессита, – ты нас в это дело вовлек, ты и плати! Пусть только попробуют нам в американской визе отказать – да мы тебя засудим!

– Засудил один такой, – хмыкнул одессит. – Вот мои кореша из Дойча пришлепают, они тебе покажут и суд, и пересуд. – Он выразительно ударил кулаком по левой ладони. – В любом случае, у меня сейчас что, деньги есть? На, ищи! – Он рванул на себе рубаху довженковским жестом.

– Ma cosa succede? – Адвокат занервничал. Он не мог не почувствовать, что разговор принимал неприятный оборот, и, несмотря на охранников неподалеку, уже готов был обмочиться в свои наглаженные брюки. – Что происходит, вы можете мне объяснить?

– Да ничего, – сказал я. – Они каждый предлагают заплатить. Вопрос чести – onore, capito? Русские люди – люди чести, вы читали Толстого?

– Ну да, Толстой, certo… Familia Karamazov, так? – Он взглянул на меня скептически – что-то здесь не сходилось.

– В любом случае не волнуйтесь, – сказал я. – Я разберусь, я позвоню дяде в Израиль…

– А, Израиль: bene, bene… – Адвокат возбудился.

Еще бы, еврейское золотишко, кто же устоит перед таким соблазном…

– …Он переведет деньги прямо вам на счет.

– А… нет, здесь маленькая проблема. – Адвокат нахмурился. – Итальянская банковская система – это такой бардак, вся страна бардак… А наличными никак?

– А как? – Я продолжал играть в дурачка.

– О чем ты там с ним треплешься? – завопили инженеры. – Ты уже нас продал один раз, теперь ты пытаешься себе выторговать сделку вместе со своим одесским раклом на пару?

– Не, ну это все… – Одессит начал привставать.

– Ша, – сказал я.

Клянусь, так и сказал. Нет, правда, нам еще драки не хватало, чтобы охранники прибежали.

– Он согласился взять деньги после слушания. И если бы вы с вашей паранойей не влезли, я бы его уже дожал до полтинника с носа.

***

– Mannagia! – Серджио выругался. – Ты подумай! Всех этих уродов адвокатов надо в море сбросить! Конечно, это все бесплатно. Я – как налогоплательщик, – я уже заплатил за вас!

– Ты еще и налоги платишь?

– Я? Я вообще никого не знаю, кто налоги платит. Кроме тупых туринцев.

«Таки он тебя достал», – подумал я.

– Так что, думаешь, я могу его послать?

– Только после слушания.

– А если он потребует аванс? Он может нам свинью подложить с судьей?

– Запросто. – Серджио свято верил в то, что стакан наполовину полон для него и наполовину пуст для всех остальных.

– Но я же могу пожаловаться, что он у нас вымогает гонорар?

– Можешь, но это твое слово против его. Он член коллегии, а ты засранец-иностранец. – Серджио ухмыльнулся. – Это тебе не твои Ю-най-тед Стейтс оф А-ме-ри-ка.

***

Я старался держаться в положительном режиме, но ситуация с адвокатом – это для меня было многовато. Я провел бессонную ночь, представляя себе престарелого судью-фашиста, который после увещеваний предателя-адвоката с удовольствием избавит Италию от четверых грязных евреев. Стоп, как раз fascisti евреев более-менее не дергали, хотя всегда могла попасться паршивая овца, который сражался под Сталинградом и который при виде нас вспомнит о суровой зиме 42-го и драке за кусок лошадиного мяса.

А если он окажется коммунистом? В таком случае в его глазах наше присутствие было само по себе оскорбительным – крысы с тонущего корабля «Социализм», люди, чье само существование опровергало концепцию пролетарского рая, предатели дела, за которое он положил жизнь… Стоп, здесь опять же могли быть нюансы. Он мог быть сталинистом, и в этом случае серьезный срок был гарантирован (я уже знал, что в Италии отменили смертную казнь), или же маоистом, или троцкистом, и тогда… точно. С троцкистом у меня был шанс.

На рассвете, разбитый, я поднялся в туалет. Я был совершенно изможден политической неясностью итальянского правосудия. Возможность справедливого суда как-то не приходила в голову.

Все, что меня спасало, – это видение Марии Тудореску в ее простой рясе. Она материализовалась у меня в ногах и нежно пела: «Засыпай, засыпай, забудь все до утра…»

– Аминь, – сказал я, погружаясь в сон.

Суд был назначен на завтра. Поутру я взглянул в зеркало. После нескольких дней тюремной гигиены и последней ночи, проведенной в размышлениях о политических взглядах судьи, я выглядел… Что тут сказать? Да будь я судьей неважно каких годов/взглядов, вплоть до Свободной дзен-буддистской партии, я бы выдал Гуревичу по максимуму. Людям подобного вида место могло быть только за решеткой.