Фарход Гулямов - Одиночество – сволочь?

Вторая половина Счастливой, не в этом сценарии, сначала не понимает что происходит, потом пытается вернуть любимую в родной сценарий. Потом, только чтобы быть услышанным, готов стать частью чужого/чуждого сценария. Но поезд ушёл: он теперь в роли помехи, пожирателя энергии. Счастливой. Любые слова, даже любви, работают против него: манипулятор, вампир… и всё в таком же духе.

Счастливая теперь счастлива своей приобщённостью: ей столько всего объяснили, открыли глаза. Какой там Болконский своими наивно-слюнявыми рассуждениями: я живу только для себя, все вокруг – только инструменты для достижения моих целей. Если нет – отодвинься!

Счастливой вчера и в голову не приходит: сегодня она вошла в круг избранных. И тут же включилась в охоту за счастливыми. В круг Одиночек.

Как творческий человек, я всегда мечтал избавиться от всяких регламентов и административных условностей/ограничений, интриг и пр. и творить/работать вне контор – дома, уйти в вольные художники. Со временем понял, что для этого надо перестроить своё ближайшее окружение. К сожалению, большинство не понимает что такое свободное творчество, что у творческого человека может быть и пусто и густо, а при наличии взаимопонимания «густо» перерастёт в постоянный поток. Можно каждый миг, каждый день дёргать этого человека и требовать результат, принудительно отвлекать его на какие-то третьестепенные дела и заботы, извлекая копеечную выгоду, можно иногда дать ему уйти в творчество, в себя и получить неизмеримо больший материальный эффект.

Творческие люди с точки зрения «нормальных» людей – больные. Аутизмом – он им иногда нужен как воздух и вода. В эти моменты их лучше не трогать, а терпеливо ждать, когда человек «откроется» для внешнего мира. А когда они постоянно вынужденно находятся в «трезвом» уме, постоянно должны подстраиваться под других, под внешние обстоятельства, они более несчастны и одиноки, чем когда уходят в себя, в мир своих творческих фантазий. Этот мир полон любви, созидательной энергии, которая подпитывает его и, как бы странно это не звучало, окружающих. Неблагодарных. Чаще всего.

Я сейчас очень хочу вновь отдать себя в рабство. Любой конторе…

Я бы тоже «перетёк» в виртуальный мир. Но чтобы физическая оболочка не осталась гнить в какой-нибудь облагороженной яме, а разлетелась прахом по ветру, то есть её сожгли и развеяли на ветру где-нибудь на горе, а не похоронили. Куда приятнее жить в виртуальном мире и остаться живым в памяти близких, чем ассоциироваться в их же памяти кучей обглоданных червями костей под пусть даже мраморной плитой с надписью под золото.

Только что попрощался с соседом – у него недавно была операция на сердце… Не стало в этом мире ещё одного светлого человека. Буквально на днях он подходил ко мне какой-то посвежевший и бодрый. Поговорили, пошутили. А сейчас смотрю на то, что от него осталось и понимаю, что ЕГО здесь нет. И ещё раз убеждаюсь, что я не хочу, чтобы это было со мной: хладный разлагающийся в жару труп, от которого как можно быстрее хотят избавиться, но НАДО соблюсти какие-то обычаи, условности… Останкам это надо? Или ДУХУ, который где-то витает?

Не надо. Рано или поздно все это превратится в прах. Лучше этот процесс ускорить…

Мне близки и понятны обычаи моих далёких предков и индусов. Экологично во всех смыслах.

То был инвалид, вынужденно ушедший от реальности, которая сама отгородилась от него. У меня есть знакомый молодой парень, крепкий здоровьем, начитанный, общительный, но у него есть свои жёсткие требования к окружающим его людям (даже очень близким!), которые те должны соблюдать неукоснительно. Главное требование – «Не нарушайте моего личного пространства». Нарушил – можешь нарваться на грубость, если даже это родная мать, отец, любимая девушка…

Согласен, у каждого из нас оно есть и должно быть, но мы должны помнить об одной истине: у моих родителей ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО ШИРЕ МОЕГО, хотя бы ещё на одно – МОЁ. Когда я отгораживаюсь от них, я с кровью обрубаю, калечу их личное пространство. Если я этого не понимаю, несчастнее меня нет на этом свете. Кстати, мой знакомый и инвалид из рассказа «Файл по имени Валерка» чем-то похожи – у Валерки в реальном мире осталась любящая мама. Чем она заслужила, чтобы так жестоко обрубили её личное пространство?

Я всегда иронично-снисходительно относился к тем, кто растворялся в своих домашних животных, холил и лелеял их, беседовал с ними как с человеком. При этом было как-то само собой разумеющимся, что все коты и собаки, которые жили рядом со мной, были частью меня самого. Год назад по случаю вспомнил своего кролика-великана Петра Иваныча («Я – динозавр городской») из моего детства… А сейчас никак не могу принять, что нет со мной Пафнутича, Пафнутьки, которого три недели назад ранним дождливым утром похоронил под горой – рыл могилку в каменистой почве ножом. Как когда-то положил в промозглую землю родного сына, который умер, не успев открыть глазки. Я не знал, что та боль все ещё жива во мне. Что пустота вокруг стала ещё шире. Пафнутич ушел, исчезли вслед за ним его посуда, кроватка, туалет… И стало понятно, сколько пространства он занимал в нашем жилище, в нас. Это всего лишь кот, а если…

Мозг, говоришь, болтает?..

2013–2020 гг., Сочи – Туапсе-Сочи

—–

«Фархад!

Как только попалось на мои глаза эссе «Одиночество – сволочь?», я внимательно и с удовольствием читаю ваши дзен-канал и страничку на Проза. ру. То и дело хочется крикнуть на весь мир: «Это же я!» (Вас же и цитирую).

Я почувствовал себя одиноким с первой же минуты, как только пришло осознание себя. И замкнулся в себе.

Да, я тоже, как и вы («Я начинаю и выигрываю») был отличником, активистом-пионером и комсомольцем, но незримая стена, которою я сам себя отгородил от внешнего мира (почему – об этом промолчу), только твердела. Я мог её раздвигать только, когда уходил в книги. Как и вы.

Был одиночкой и в университете, и в армии, и везде, где потом приходилось жить и работать. Хотя внешне все выглядело иначе.

Я очень любил родителей, но рано ушел от них далеко-далеко. Возможно, для самоутверждения, поиска среды, где не будет этой стены. Моей стены. Хотя отец и мать ничем не ограничивали мою свободу, любое моё решение принимали безоговорочно и с уважением.

Были у меня семья, дети, которых безгранично любил. Но стена была всегда. И я ушёл от них тоже. После долгих колебаний женился второй раз и, казалось, стена растаяла, покинула меня навсегда. Но, увы, ненадолго: с пенсионным возрастом стена утвердилась на «второй половине». Совсем как в «Отражении» (Ваше эссе «Одиночество – сволочь?»).