Владимир Неробеев - Смех сквозь слёзы. Юморески от Чичера Колымского

Короче, качу по Рублёвке ни жив, ни мёртв. Проклинаю дядю Мишу и прошу Господа Бога: “Если в этот раз пронесёт нелёгкая, то частным извозом заниматься больше не буду. Гори они синим пламенем,– всех денег не заработаешь”. За мыслями незаметно докатили до Шереметьева.”Ну,– думаю,– на трассе “не повязали”,– в порту возьмут,– там что не человек, то Ка-Гэ-Бэшник”. Старик-татарин не ведает, что у меня на душе творится, командует:

–Ближе подъезжай! Ближе! Видишь у него чемодан, какой тяжёлый. Кати прямо к входу… вон стеклянные двери… с фотоэлементом…

Вижу, недалеко от тех дверей молодчики стоят. ”Ну,– думаю,– поджидают”. Гладкие, с лоском на щеках, интеллигентного вида. Таких только в КГБ и встретишь. По крайней мере, спутать их с кем-то другими просто невозможно. Увидев мою машину, молодчики толпой кинулись нам наперерез. ”Каюк!”– подумал я и мысленно почувствовал холодную сталь наручников.

Пока они бежали, негр проворно вышел из машины. Стеклянные двери проглотили его вместе с чемоданом.

–Уматывайте отсюда!– в один голос закричали нам молодчики.– Сейчас Нигерийская делегация прибудет,– развернуться негде!

Не веря своим ушам, ловлю ногой газушку и до пола её, ржавую, до пола! – на всех парах делаю тягу! Не верится. что пронесло, сам закипаю от злости, набрасываюсь на старика:

–Хрен ты драный! Не заметил, что чернокожий!… надо было хотя бы ощупать его… На голове у него кудряшки, как у барана…понимаешь?…

–Да я всё понимаю,– стал оправдываться старик.– Нешто я чурбан какой!-дядя Миша тряс перед собою бежевым плащом.-Меня в пути так и подмывало накинуть на него плащ, прикрыть маленько черноту.

И от радости, что пронесло, и от последних слов старика на меня наехал неудержимый хохот. Рулить стало невмоготу. Я- по тормозам. Выскочил из машины, на обочине упал на траву и закатился, аж колёс не видать. Вышел из машины и дядя Миша. Видит, я гогочу, и говорит на полном серьёзе:

– Честное слово я прикрыл бы плащом, будь на его месте русский или наш брат- татарин,– они бы поняли ситуацию. Этот же ни “бе”, ни “ме”, ни “ку-кареку”. Ещё обидится, подумает, что унижаем. Чувствуешь,– расовой дискриминацией попахивает. Это страшнее, чем отобрать машину. Политическая светит! А ты сразу ругаться! Я всё это просчитывал…

– Как же ты его “пробил”, если он по – русски не бельмеса?!– сквозь смех и слёзы спрашиваю старика.

– Иду мимо, он своими губяками шмякает:”Ши-ри-меть-ева”.Я показал ему три пальца, а сам думаю, трёх десяток достаточно, чтобы сгонять в Шереметьево. Он кивнул головой, согласился, значит. И ведь не обманул,– дядя Миша достал из бокового кармана пиджака три зелёных бумажки.

– Ну, ты даешь, дядя Миша! Это же сотенные! Вот где дискриминация: наших пассажиров возишь за десятки рублей, а негров- за сотни долларов!

– Сотенные?!!– дядя Миша хитро ухмыльнулся, пропуская сквозь пальцы купюры. Доллары на ощупь он не различал.– А кто его заставлял столько давать? Просто он не понял мой жест… насчёт трёх десяток… Языковой барьер, брат! Тут ничего не попишешь.

Июль месяц. Московский аэропорт Домодедово. Необычная для здешних мест тишина. Самолёты не садятся и не взлетают,– с небес льёт, как из ведра. Изредка какая – ни будь женщина под зонтиком торопливо процокает каблучками. Машины на площади уткнулись носами друг к дружке, томятся в ожидании седоков – пассажиров. “Водилы” частного извоза изнывают от безделья. Одни спят прямо за рулём, другие, кучкуясь группами и разложив в салоне сиденья, “режутся” в карты. Двое молодых парней сидят на заднем сидении красного “жигулёнка” пятой модели, подержанной и ржавой машинёнки. Парня в джинсовой куртке зовут Димой. Второй, с рыжей шевелюрой и в цветастом спортивном костюме прозван Какаду. За рулём машины- её хозяин, мужчина пятидесяти лет, по кличке Квадрат (толстый, что поло-жить, что поставить). Сидят, толкуют “про жисть”,– молодость набирается опыта.

– Был у меня курьёзный случай тут, в Домодедово,– рассказывает Квадрат. Маленькие глазки его сужаются, видно, он что- то вспоминает. – На этом пикете дежурил гаишник один. Капитан. Интересный мужик. В любую погоду: в холод ли, в несусветную жару не снимал с рук краги, кожаные длинные по локоть рукавицы. За поясом- обязательно свежие газеты.

– Зачем?– спрашивает Какаду.

– Крагами и газетами подстраховывал себя. Все мы под Богом ходим. Гаишники- тоже смертные. И на них была управа. Правда, делалось это скорее для отвода глаз, народу пыль в глаза пускали, мол, видите, ловим мздоимцев. Но некоторые, бывало, « залетали». Чтобы не попасть впросак, капитан тот придумал уловку: подходишь к нему отстегнуть за проезд двушник, он снимает с правой руки крагу, держит её левой, как кружку, у пояса; правой, как положено, отдаёт тебе честь. Ты незаметно кидаешь двушник в “кружку”, а он суёт тебе свежую газету. Если вдруг ненароком зацукают, и при разбирательстве спросят: ”С какой целью подходил водитель, если не отстегнуть двушник? Вы же его не останавливали”. Капитан бы ответил: ”Попросил газету, я ему и дал”.

– Да-а-ааа!– тянет Димка, удивляясь.– Хитро мудрый гаишник! Даже если рубли были бы “заряжены”,– с капитана, как с гуся вода – отпечатков на них нет.

– Конечно! Не пойман- не вор,– соглашается Квадрат.– Но, надо отдать ему должное, три шкуры с нас, с “щипачей” не драл. Честный был жулик: если у тебя вдруг бензин кончался ( тогда с ним туго было), а пассажиров – тьма-тьмущая,– у него на этот случай сорокалитровая канистра в багажнике “Волги” стояла. Бери, работай. Первый раз я хотел было заплатить ему, а он- кошки в дыбошки: ”Я что бензином торгую что ли?” Обиделся.

– И коню понятно,– встревает в разговор Какаду,-больше ходок ты делаешь, ему больше отстёжки…

– С этим капитаном у меня произошёл курьёзный случай. ”Пробил” я пассажиров до “Внучки” и трогаюсь в путь. До пикета тут с километр будет.

– Чуть поменьше,– поправляет Димка.

– Может меньше, – соглашается Квадрат.– Из разговора пассажиров узнаю, что они из Магадана. Я ведь пятнадцать лет “дальнобойщиком” Колымскую трассу “утюжил”. Разговорились. Тары- бары, растабары…А про пикет я со-всем забыл. Не видел, что “стакан” проплыл мимо, только услышал, как заверещал свисток гаишника. Неписанный закон обязывал меня, “щипача” остановиться, ещё не доезжая “стакана”, подойти к менту и со словами: ”Как сам?” отстегнуть двушник . А я этого не сделал. Пассажиры заволновались, видя, с какой поспешностью я затормозил, стал сдавать назад. Не объясняя им ничего, сломя голову бегу к “стакану”. Обычно капитан весёлый, а тут надулся, как кот на крупу. Я его таким не видел ни разу.