Александр Воронин - Шаг. Рассказы

4

Вечер свернулся окончательно и ушёл. Последние остатки зарева сопроводили его уход. Праздник у кумы был в разгаре. Взрослые уже подвыпили и вели непринуждённые беседы, почти не обращая внимания как сытая мелкотня стрекотала в просторной части комнаты.

– Я буду оратором, – сказал Ярик и начал носиться и орать, что есть мочи.

– Я буду декоратором, – ещё одну диковинную профессию выдал пятилетний Глеб.

– А я – иллюстратором… – Алёнка не сводила глаз с коричневой полосы, возникающей на велюровых обоях. Зажав маркер в кулаке, как букет, она сосредоточенно рисовала на стене гигантские ромашки.

– А я – ассенизатором! – не ударил в грязь лицом и Петька, заслышав такой перечень непростых профессий.

– Ух ты! А как это? – все посмотрели на Петьку.

– Это… наверное, – стал он выдвигать свою версию, – те, кто осеняет идеями и декораторов, и иллюстраторов!?.

– Классно! – никто не знал значения этого слова, и Петькина дефиниция пришлась всем по душе.

– Осени меня на создание лучшей декорации… А меня на новые иллюстрации, – загалдели будущие художники. А Ярик просто продолжал носиться и орать.

Атмосфера весеннего солнечного настроения, с обновлённой палитрой цвета, дымом костров, жужжанием пчёл, была явно перенесена в стены этих ночных посиделок. Желтый свет люстр, клумбы праздничных яств, дым сигарет и сплошной гул бесед, где каждый мог выдавать свою версию полёта шмеля, вторили прекрасному дню.

– Какой бы зять не был чужой человек, но внук – это уже родная кровинушка! – соседка баба Тоня любовалась своим внучеком Яриком.

– Смотри как доча твоя загорела! – продолжала она разговор с Федюней, соседом, тоже приглашённым на юбилей. – На чурку теперь похожа.

– Дочурке… до чурки… чуток… далеко… – не то мямлил, не то уже сомневался Федюня.

– Пап, пап! – подбежала Алёнка. – А нам сегодня в садике прививку делали!

– Какую? – полюбопытствовал отец.

Проносившийся мимо, как ураган, Ярик выкрикнул:

– Манту делали.

– Нет, папа, не волнуйся, не в ман…у, а вот сюда, в руку! – и показала на запястье образовавшийся пятачок. – Сказали, не мочить.

И дети снова унеслись в свои игры.

– Господа! – муж юбилярши театральным тоном вынудил всех обратить на себя внимание. – А вот ещё одна брехенька, но коротенько…

Все улыбнулись лёгким авансом.

– Да сядь уже, угомонись! Артист хренов! – попыталась юбилярша избавить гостей от всякой ерунды.

– Я рождён дарить себя человечеству! – тон супруга был воистину масштабным.

– Только дома ничего не хочешь делать! – два сапога были явно одной парой хорошего театра.

– Дома?! Дома – это слишком мелко… Кстати, надо заметить, сегодня мы сажали картошку, – далее последовал пилотаж высшего актёрского мастерства, когда диалог двоих со сцены, концентрируясь в мысли, вобравшей в себя несформулированную мощь столетий вне временного пространства, обрёл форму нескончаемо цитируемых афоризмов и, всей своей масштабностью, минуя партнёра в мизансцене, полетел к зрителю. – Сегодня мы сажали картошку, а посеялась мысль: «Умереть в труде не так постыдно будет, как в праздности»! Чем не тост?! Давайте выпьем! Но в меру, чтобы все могли ещё вернуться в исходное состояние и доделать свои земные дела.

И пока все чокались и пили, он успел поведать коротенький, с перчиком сказ про каких-то Гриню и Груню.

Там был настоящий экс-сказ. Озорной в его исполнении, хоть и слышанный гостями много раз.

5

Светлана сидела на кровати в спаленке, с отодвинутыми занавесками в дверном проёме, и листала фотоальбом, когда к ней подсел новый знакомый.

– Когда-то и у меня была молодость, весна, Италия… – вдруг сказала она, наигранно вздохнув.

– Ну почему же было? Вы и сейчас ещё молоды, свежи… и с талией, да и не только… – он откровенно рассматривал Светлану в упор, – фигура у вас прекрасная.

– Спасибо! Вас, кажется, Алик зовут? Я раньше о вас не знала…

– Я случайно здесь оказался… Мы с Егором неделю назад познакомились. Вчера к нему погостить приехал, а тут вот у его друзей – юбилей приключился…

Много Светлане не понадобилось, чтобы понять, что ей уже наскучило быть одной, что ей сейчас приятно общество этого молодого человека. Пусть он значительно моложе её, она будет стремиться соответствовать во всём. Может, и жизнь наконец-то наладится. Он остроумен, весел, и кажется, у них возникла взаимная симпатия.

– А сейчас все идём на праздничный салют! – кума, стойко приняв кучу тостов, вовсю старалась привносить в вечеринку задор.

Несколько гостей вышли из дома, кто-то прильнул к окнам изнутри. Полная луна, лениво поднявшаяся над горизонтом, в мутную охру размыла вокруг себя ночной ультрамарин. Витя подошёл к сестре. Заметив, как явно начинают завязываться отношения у Светланы с этим Аликом, он решил поделиться с ней своими опасениями:

– Свет, не внушает он мне доверия. Ты вот молодец, что с прошлым завязала. Машинёнку взяла – это хорошо, только в кредитах теперь по уши, а молодчик этот тебе на шею сядет, я это вижу. Поверь мне. Не потянуть тебе такой воз навьюченный.

Салют прозвучал, как понос, но это не помешало ему чуть ярче озарить несколько соседских домов и сорвать шлепки аплодисментов.

– Если у нас получится, и мы будем вместе, я на всё пойду ради него, хоть в тюрьму… – Светлана была мягка и светла. Она действительно изменилась за последнее время, а может, за сегодняшний вечер.

Наконец-то дело дошло до чая. Хозяйка, предлагая тортик, спросила:

– Галина, твоему мужу кусочек с ро́зочкой положить?

– Нет, – говорит, – без розочки. Он кроме меня, никакие другие не признаёт.

Кума пошла дальше по гостям, а Галина тихонько спросила у мужа:

– Вить, ну что, ты со Светкой поговорил?

– Ды поговорил. А толку-то что?! В другую душу ведь не влезешь! В своих часто не можем порядок навести.

Витя разрезал свой кусочек тортика.

Раздался баян.

Половинку Витя подложил супруге и, не то заслышав баян, не то про тортик (и то, и другое было уместно), сказал:

– Зай, дерзай!

6

Сидя дома – далеко не уедешь.

Сакурность в новых отношениях побуждала писать стишки и колдовать над салатиками из каких-нибудь морских моллюсков или заморских изысков. С одной стороны. Её. С другой – жужжание молодого шмеля, до времени постигшего, что цветы должны раскрывать ему свои бутоны и привлекать нектаром, породило в нём царско-потребительское поведение. И вот уже не он, а цветы сами летели к его ногам, только период их быстротечен.

Будни удавом накидывали свои кольца и, спокойно выжидая каждого очередного выдоха, стягивались всё плотнее и плотнее.

Всё гуще становились и сумерки.

Пока Алик слизывал грим с её лица и добрался до плоти, ему стало подташнивать от этого косметического крема на приторном тортике.