Анатолий Белоусов - Плерома

«Впрочем, – подумал Юрий Алексеевич, – может быть, наш сегодняшний облом ничего такого еще и не значит. Ну не достали, ну обломались, что с того? Ночью достать вообще дело сложное. Вот если и завтра (вернее, уже сегодня) нигде ничего не будет, тогда да. Тогда, как говорится, тушите свет…»

Тело отреагировало на подобный прогноз весьма болезненно. По спине снова пробежал холодок, а на лбу выступили капельки пота. Во рту пересохло, и на душе от всего этого стало так тоскливо, что… Ну, словом, тоскливее некуда.

– Что, – участливо поинтересовался Макс, – мандражит?

Они сидели на бетонных ступенях Максова подъезда. Юрий Алексеевич повернулся к нему, чтобы ответить на издевательскую реплику, но с удивлением обнаружил, что Макс и не думает издеваться. Глаза его излучали неподдельное сочувствие.

– Мандражит не то слово, – отозвался Плотник. – Что-то совсем я в последнее время расклеился. Никогда такого раньше не было.

– Все когда-то происходит впервые.

– Да пошел ты! – вспыхнул было Плотник, но сделал над собой усилие и спокойно добавил: – Ладно, давай прощаться.

Он поднялся на ноги.

– Извини, что зря оторвал тебя от твоих девочек на целую ночь. Думал, у нас что-нибудь выгорит.

– Постой, – сказал Макс, не обращая внимания на протянутую ему руку, – присядь еще на пару минут. Все равно тебе теперь спешить некуда.

Юрий Алексеевич равнодушно опустился на место.

– Что еще? – пробормотал он, позевывая.

– У тебя баян с собой?

– Баян?! – подскочил Плотник. – С собой, а что?

Озноб и апатия слетели с него, как железная крышечка с бутылки «кока-колы». Тело, почувствовавшее, куда дует ветер, но еще окончательно не поверившее в такую удачу, затрепетало в припадке вожделенного ожидания.

– Целых три, – ответил Плотник, судорожно выковыривая из кармана шприцы в шуршащих целлофановых упаковках, – двушки. Иглы импортные. Острые и не забиваются. У меня дома таких целая сумка лежит. Специально запасся, как попробовал. А в аптеках сейчас…

– Да помолчи ты! – рыкнул Макс, останавливая льющийся на него поток словесного поноса. – Есть у меня одна соточка. Берег на черный день, но…

Юрий Алексеевич слушал его, затаив дыхание.

– В общем, сиди здесь. Я сейчас до хаты поднимусь, а заодно и воды вынесу.

– А-а… ставиться-то на улице, что ли, будем?

– У меня сейчас Анька со Светкой! – раздраженно напомнил Макс. – Обидятся девчонки, чего их зря затравливать.

– Ладно, ладно. Понял. Только давай скорее.

– Скорее… – передразнил Макс, удаляясь в полумрак подъезда. – Что бы ты вообще без меня делал?

– Пропал бы, – искренне признался Плотник.

«Ну Макс, ну сукин сын! – подумал он, когда остался один. – Это ж надо, всю ночь на затраве бегали, а у него, оказывается, целая сотка лежала. Вот засранец. Вот уж воистину засранец!» Тело его охватила дрожь. Тело пришло в такое возбуждение, что Юрий Алексеевич даже испугался. Сколько раз он переживал подобное возбуждение, когда после долгих поисков находишь наконец то, что надо, но никогда это возбуждение не овладевало им с такой силой.

– Черт! – вслух выругался он, тщетно силясь унять ненавистную дрожь.

– А при чем здесь нечистый? – раздался за его спиной голос.

Макс присел на ступеньку рядом с Плотником, словно фокусник, извлек из воздуха маленький бумажный квадратик и, поставив пенициллинку с водой на бетон у своих ног, приказал:

– Давай телеги.

– Ты что, – удивился Юрий Алексеевич, – прямо здесьсобрался?!. Может, хотя бы в сторонку отойдем?

– Да кому ты тут, на хрен, нужен, в пять-то утра? – спокойно отозвался Макс. – Давай, давай. Не тяни резину.

Юрий Алексеевич передал шприцы, дико озираясь при этом по сторонам.

– Не верти башкой, – проворчал Макс, выколупывая машинку из целлофана. – Все уже к намнастолько привыкли, что всем на насдавно насрать… Тем более в пять утра…

Он выдернул из шприца поршень, зажал его в зубах и осторожно засыпал в машинку белый кристаллический порошок. Долго стряхивал с бумаги микроскопические пылинки, затем вогнал поршень на место, облизал бумажку и только после этого бросил ее на землю. Макс, держа шприц на уровне глаз, пощелкал по нему пальцем, после чего аккуратно поднял стоявшую у его ног склянку и, сняв с иглы пластмассовый колпачок (опять же зубами), набрал в шприц два миллилитра воды. Надел колпачок, снял иголку. Отдал ее Плотнику, а сам принялся что было сил трясти шприц, предварительно заткнув иголочное отверстие большим пальцем.

«Да, ловко у него это получается, – думал Юрий Алексеевич, наблюдая за манипуляциями Макса, – ловко, красиво и… грациозно. Профи, видно сразу…» Макс тряс, колотил бедную машинку о колено, время от времени поднося ее к глазам, чтобы убедиться, весь ли порошок растворился. Наконец он пощелкал по шприцу пальцем, вынул из упаковки вторую телегу и, сняв (зубами) с иглы колпачок, выбрал в нее из первой кубик раствора.

– На! – передал машинку Плотнику. – Давай мою иголку.

Процедура приготовления была завершена.

Юрий Алексеевич, пощелкивая по шприцу, подогнал жидкость до самого верха, аккуратно выдавил вертлявый воздушный пузырек. Ровно куб. «Может, все-таки зайти в подъезд», – промелькнула мысль. Он обернулся к Максу, чтобы поделиться своими соображениями, но тот уже сосредоточенно вгонял иглу в вену

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

…давно на снежок подсел?.. – очевидно, речь идет о героине.

Героин:– «…производное морфина, белый кристаллический порошок горького вкуса. Применяется как болеутоляющее, при кашле».

Из выступления А. Тагеса, (Тагес цитирует фрагмент из Jacqves Brosse «La Magie Des Plantes», Albin Michel, Paris, 1990): «…В 1803 году французскому химику Дерсону действием щелочи на опий удалось выделить новый алкалоид, который из-за своих специфических свойств впоследствии получает название "морфий" (по имени греческого бога сновидений Морфея). Как затем стало известно, частое употребления морфия вызывает болезненное пристрастие к препарату. В последние годы XIX века морфинизм получает на Западе широкое распространение. Именно в это время химикам удалось синтезировать дериват морфия, медицинские свойства которого были еще более сильными. Данное вещество назвали "героином" (очевидно, в виду имелось очень активное – героическое – действие наркотика). Далее было обнаружено, что предлагаемый морфинистам героин избавлял их от порочного пристрастия к морфию. Однако момент триумфа оказался кратковременным. Все, чего удалось достигнуть, сводилось к замене одной формы наркомании другой, гораздо более тяжелой… Героин, и в этом самая очевидная причина успеха его опустошительного воздействия, очень хорошо соответствует скрытым, но непреодолимым, завуалированным внешним оформлением потребностям индивида, рожденного нашим обществом: беспредельная алчность, любовь к сильным ощущениям, неустрашимая и в конечном счете удовлетворяемая жажда уничтожения…»