София Кульбицкая - Мудрец

Я поняла, что он думал. Что там всякое про любовь, комиксы про девушку, в которую влюбляются все мужчины, что-нибудь такое. Может быть, даже любовные признания в его адрес. Или стихи.

Это было оскорбительно и пошло. Наверное, это был первый случай, когда я разозлилась на него и даже хуже – он упал в моих глазах. Ещё вчера я бы не поверила в такую возможность.

Но факт есть факт – с тех пор в наших отношениях произошёл качественный скачок. Я наконец-то перестала быть бесплатным приложением, на которое в пылу интеллектуального спора даже не реагируют – или, в лучшем случае, держат на подхвате для Марьи Генриховны. Теперь я встала с ними на равных, на правах творческой личности – и мне даже дозволялось оппонировать в разговорах на самые животрепещущие темы. Такие, например, как: «Может ли женщина быть намного старше своего мужчины?» или «Развод: хорошо это или плохо?»

Вот что значит – иметь правильное хобби, с удивлением думала я. Может быть, подсуетиться, пока не поздно, да и написать ещё что-нибудь?..

И всё-таки меня не отпускала мысль, что все мои проблемы – оттого, что нам с ним никак не удаётся остаться наедине. Я изо всех сил искала повод, но он не находился. Нужен был какой-то счастливый случай.

***

И я его дождалась.

Видимо, небо услышало мои молитвы, а, может, всё объясняется гораздо прозаичнее и мама просто перегрелась на солнце. Конечно, если до остервенения загорать на прудах с Петей, то и не такое может случиться.

Соседи по столу не на шутку разволновались, увидев, что я пришла на завтрак одна. Я их успокоила: мы с мамой уже посетили здравпункт, врач выдал ей два-три нехитрых снадобья и прописал постельный режим. Я даже успела сбегать в библиотеку и притащить оттуда подшивку «Нового Мира» за прошлый и текущий год – там было несколько запрещённых при советской власти романов, которые мама давно хотела прочесть, да всё никак не доходили руки за более интересными занятиями.

Петя вздумал было строить из себя рыцаря и с энтузиазмом предложил «всем вместе навестить Елену Алексеевну». Я сухо заметила, что мама плохо себя чувствует. Что, в общем-то, было правдой.

Неожиданно меня поддержала Марья Генриховна – как раз когда я соображала, как ей ответить, если она мне возразит. Не стоит этого делать, сказала она. Леночка – женщина, ей хочется всегда быть на высоте. Зачем ставить её в неловкое положение. Погуляйте вот лучше с Тонечкой, сходите куда-нибудь. Молодое тянется к молодому.

Мудрая, мудрая Марья Генриховна!..

Впоследствии я узнала, что в тот день она воспользовалась случаем и сама навестила «Леночку» в её одиноком номере. Ей давно не терпелось остаться с ней наедине и дать несколько материнских советов, которые, как она считала, могли стать маме полезными. Забегая вперёд, скажу, что так оно и вышло.

Но тогда я всего этого ещё не знала, а просто очень обрадовалась, когда Петя ответил доброй старушке, что её воля – закон.

Обычно после завтрака мы все вместе шли на пруды. Если была хорошая погода – загорали, в пасмурный день просто гуляли вокруг. А то брали лодку и катались часами; иногда мне удавалось упросить Петра дать погрести. Там была одна редкая лодка – белая с красным крестом, «спасательская», среди десятка одинаковых красных и голубых. При большом наплыве желающих её пускали в дело, и хоть у неё были очень тяжёлые вёсла и плохая остойчивость, получить эту лодку считалось у отдыхающих офигенно добрым знаком.

Но сегодня случилось кое-что получше. Уже когда мы встали из-за стола, я услышала снаружи слабое погромыхивание, а пока шли через холл, оно сделалось гораздо сильнее. Не успели мы открыть входную дверь, как ливануло вовсю, и Петру, который, собственно, в этом корпусе и жил, ничего не оставалось, как пригласить нас в номер переждать грозу.

Я не сомневалась, что Марья Генриховна с радостью согласится, но тут случилось нечто удивительное – такое, что ещё больше усилило бы моё уважение к ней, если б только это было возможно. Не дав Пете договорить и почти оттолкнув нас, она выскочила на залитую дождём террасу, по которой уже стучал и с треском раскатывался крупный ледяной горох. Ему-то старушка, одетая по июльской жаре в лёгкий сарафан, и подставляла теперь то лицо, то грудь, то обнажённую холку, досадливо отмахиваясь в ответ на наши испуганные крики.

– Естественный криомассаж! – ликующе кричала она. – Идите, идите, не ждите меня!..

В тёплом, уютном холле Петя повторил своё приглашение – уже не так уверенно. – Ты не бойся, я приставать не буду, – смущённо сказал он. Я подумала, что это мы ещё посмотрим.

Пока поднимались по прокуренной лестнице на третий этаж, а потом шагали по длинному тёмному коридору, устланному ковровой дорожкой, говорили всё ещё о Марье Генриховне, открывшейся нам с такой яркой стороны. Петя сказал, что и раньше знал, что она занимается йогой и всякими интересными практиками, но подобного сюрприза не ожидал даже он. Тут мы и пришли. Достав из кармана ключ с большой бомбошкой-брелком, он впустил меня внутрь.

Мне вдруг подумалось, как странно, что мы с мамой тут до сих пор не бывали. Самого-то Петю мы приглашали к себе не раз, и он прекрасненько себе принимал приглашения. Благо водить гостей из других корпусов правилами не возбранялось. А вот нас почему-то не звал. Даже маму. Или я чего-то не знаю и она сюда захаживает?..

На мгновение во мне поднялась чёрная волна ревности. Но тут Петя щёлкнул выключателем (взбесившаяся погода превратила день в ночь), и я в эйфории обессиливающего облегчения поняла: нет, мамы здесь не было. Иначе она ни за что бы не смогла сохранить такие чудеса в тайне. Это ей не комната человека-невидимки.

Нет, ничего экстраординарного. Петя просто изменил планировку казённого номера. Передвинул мебель – и как это ему администрация разрешила?.. Кровать поставил поперёк, шатучий столик, где изначально стоял графин и два стакана, превратил в журнальный. Графин теперь ваза на подоконнике, а в ней – букет луговых цветов. На большом столе вдоль окна – кухонный уголок: набор чашек под хохлому и такой же чайничек. Печенье в плетёной корзинке. Очень уютно. Всё не на своих местах. То есть, наоборот, на своих. Впервые в своей короткой жизни вещи встали правильно.

Яркий оскал Мэрилин прилеплен скотчем на дверце платяного шкафа. Пучки сухих трав по стенам. И какое-то необычное одеяло из лоскутков, я нигде такого не видела:

– Это ты с собой, что ли, привёз?

Он рассмеялся.

– Нет, конечно. Подарили.

– Здесь?!

– Ну да. Я за территорию погулять вышел и заблудился. Девчонка местная показала дорогу, мы шли, разговаривали, а потом как раз мимо её дома проходили и она вынесла мне одеяло. Это пэчворк.