Вета Ножкина - Фломастеры для Тициана. Рассказы

И уже у распахнутой двери квартиры, услышав грозное рычание и лай собаки, увидели лежащего на полу лицом вниз вора, и сложившего на него массивные лапы Рика.

Милиция приехала, как обычно – не сразу. Через задержанного Петра нашли и Николая, и пьяную Аньку, и запертую в комнате с Русланчиком и Ритой Валентину.

Потом разбирательства, суд. Валентине тоже вначале выдвинули обвинение в соучастии, и грозило это и сроком, и лишением родительских прав.

Риту поместили в приёмник-распределитель.

Но судья попался честный и адвокат непьющий. Полное наказание с лишением свободы было назначено всей пьющей кампании – и брату Петру и жене его Аньке, и Николаю. Валентине же было дано предписание – в месячный срок найти прописку, иначе всё могло навсегда закончиться лишением родительских прав, как это произошло с малолетней мамашей Иркой. Квартиру за долги конфисковали. Ирку поселили в комнате швейного общежития. А над Валентиной и Ритой взяли поручительство Ольга с Павлом.

Вот, казалось бы, и вся история, если бы не… туфельки, которые Валентине пришлось продать, чтобы заплатить госпошлину за участие в суде. Когда она оплачивала квитанцию, кассир выдала ей сдачу – один рубль двенадцать копеек. Валентина, собираясь поехать на свидание к дочери, зашла в магазин. Денег оставалось на автобус в один конец. Оставшиеся копейки Валентина протянула продавцу бакалеи и попросила взвесить на них конфетки. Продавщица хмыкнула, положила на весы пять конфет, и презрительно посмотрела на Валентину.

Рита пошла в свой первый класс в приёмнике-распределителе. На ногах её были ботинки чуть больше размера ноги.

Валентина смогла забрать дочь уже в конце первой четверти. Маленькая, худая, в безобразно подвязанной юбке, белой мальчишечьей рубашке, вязаной кофте и несуразных ботинках, Рита стояла на крыльце приёмника и не решалась подойти к матери.

Валентина раскрыла объятья, потом, как будто спохватившись, вынула из кармана куртки горстку конфеток, протянула открытую ладонь дочери, и заплакала.

У лжи не может быть красивого лица, его искажает внутренняя грязь, вымарывая вначале неуверенными штрихами. Ещё в зародыше она тянет за собой шлейф внешней добродетели, а после обрастает коростой.

Спонтанная, подсознательная, она стратегически выверена, подобно тактике военных действий. Любая война – это большая ложь.

Свирепствующая чума лжи умеет огородиться объяснениями и причинами. И становясь бессознательной, она наносит масштабные удары по привычкам людей, и даже целых народов. И что в сравнение с ней невинная ложь ребёнка…

Екатерина Витальевна проработала двадцать пять лет в школе. Преподавая литературу, она верила, что её предмет учит человека взаимоотношениям. Как, впрочем, и любой вид искусства – живопись, музыка. Она размышляла так: «Если физика, математика, химия, биология дают основы физической и материальной жизни, то на искусство возложены огромные обязанности – оно должно стать связующим звеном человека с другим человеком, в каком бы времени он не находился: в нашем веке или тысячи лет назад».

– Катя, ты идеалистка! – как-то не выдержала философствований Екатерины её подруга Рита, когда однажды они, как обычно, дожидаясь звонка на урок, дискутировали в учительской.

Рита работала в этой же школе учителем химии. Её стаж был немного меньше. Да в её планы и не входило задерживаться здесь – так, ещё годик-другой, пока муж не встанет крепко на ноги в бизнесе, и она сможет уйти с работы насовсем – в домохозяйки. Вон, её приятельница, с которой они в больничке познакомились, когда аборт делали, – вся из себя, и день у неё так загружен – «мама пой гимн»! Она и в телешоу принимает участие, и даже книжку свою написала о светских львицах… Рита относила себя к реалистам, которые не хватают звёзд с неба и живут, как она любила говорить – в реальном мире, с баблом.

– Твоё правдолюбство, – говорила полушёпотом Рита, чтобы не втягивать в свои разговоры находящихся здесь же учителей, – заткнула бы ты куда подальше… Посуди сама – кто сейчас живёт нормально? Вот, то-то и оно – только те, кто умеют вовремя подсуетиться, где-то слукавить, кому-то подсластить… Вот – ты?! Как ты можешь жить на свои заработанные гроши?

Екатерина возмущенно сжала губы, нервно играя желваками и быстро перебирая в голове литературные примеры удачливых честных персонажей. Но аргументировано честным для неё в этот момент нарисовался в воображении только Пьер Безухов.

– Ну, знаешь, Рита! Если всё в жизни мерить благополучием, основанным на обмане, то вскоре человечество погрязнет во лжи…

– Ой-ёй-ёй… посмотри-ка на эту искательницу справедливости! Ты сама-то слышишь, что говоришь?! Да возьми любое произведение искусств… Ну вот, хотя бы этот портрет, – она указала на одну из картин, – Тициан… «Се человек»… И что, се человек? За что поплатился, за что распяли? Так и ты… Всю жизнь в школе оттарабанила, а что у тебя за душой-то: ни семьи, ни ребёнка, одна комната только с кучей книжной пыли.

– Рита! Как ты можешь?! Это, это..! И вообще… – Екатерина разнервничалась, пряча глаза и будто боясь сказать сейчас подруге то, что их расставит навсегда друг от друга на расстояние ямы, – Ты… ты… И это, – она указала на тициановский шедевр, невесть сколько лет висящий в учительской, – Не портрет!

Екатерина поджала губы, многозначительно помахала в воздухе указательным пальцем и отвернулась от подруги.

– Ещё скажи, что это святое, дорогая моя, – Рита перешла на шёпот, – Это твоя родина, которая тебе всё это предоставила.

– Я не хочу с тобой больше на эту тему… – Екатерина достала из-за рукава платочек, сняла очки и стала протирать стёкла.

– Да, ладно, Катька, не обижайся на меня… – по-свойски Рита поддела ладонью плечо Екатерины, – Ну, хватит… Тем более, накануне моего дня рождения! Мой решил мне устроить поход в ресторан…

– Ну, вот и хорошо! – дрожащим голосом, еле сдерживая слёзы, произнесла Катерина.

– Нет, ты не поняла! Он для всех нас устраивает банкет! Так что, подруга, вытаскивай из комода своё лучшее платье и завтра в девятнадцать ноль-ноль я жду тебя в «Рапсодии»!

– В «Рапсодии»?! – Катерина повернулась к подруге, – Там же цены…

– Ой, перестань! Это не твой вопрос…

Раздался звонок. Учителя, разбирая журналы, потянулись из учительской к выходу.

На уроке Екатерина Витальевна поприветствовала учеников, и, заходя издалека, но, считая важным – передать настроение дня, начала свой рассказ:

– Изображения пороков и недостатков общества – характерная черта всей классической литературы. Эта черта прослеживается в произведениях практически всех писателей девятнадцатого века. Произведение Гоголя «Нос», Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы», «История одного города», а затем и произведения Тургенева, Достоевского, графа Толстого, Гончарова обличают и раскрывают пагубные черты человека – трусость, лень, желание наживы…