Герш Тайчер - Студент

Поначалу я обрадовался, когда узнал, что в университете есть преподаватель с черновицкими корнями еврейского свойства. Профессор Наум Наумович Мильштейн преподавал «Введение в физический эксперимент». Но заинтересованности в нашем сближении он не проявил, и я тоже вскоре потерял интерес к земляческим порывам. Он был большим знатоком русского языка и хотел, чтобы все писали грамотно и без ошибок. По одной из наших письменных работ он статистически определил, что в слове «эксперимент» студенты делали в среднем две с четвертью ошибки. Вся же кривая распределения ошибок или какие-либо дополнительные её параметры у меня не сохранились.

Как-то в конце октября я вдруг заметил, что ко мне совершенно неравнодушна доцент Алла Алексеевна Бубенцова. Восхитительная, конечно, женщина. Настоящий приват-доцент. То есть доцент для чего-то приватного. Она вела у нас семинары по скучному и совершенно не сексуальному матанализу. То невзначай заденет меня своим шикарным бедром, да так, что мне захочется глубоко вздохнуть ей вслед сдавленными от вожделения лёгкими и проводить полуголодным студенческим взглядом. То во время моего сбивчивого выступления на семинаре подойдёт неслышно сзади и, как бы случайно, прижмётся ко мне шикарной, как у Джины Лоллобриджиды, левой грудью. То так наклонится надо мною, что её правильной формы правая грудь со всей силы падала мне в ухо. А однажды во время её семинара неожиданно погас свет в аудитории, и она просто упала мне на руки, а я от испуга не знал, что делать с привалившим счастьем. Но тут свет включили – и я взял себя в руки, одновременно выпустив из рук Аллу Алексеевну.

Она буквально преследовала меня, всем своим видом показывая и завлекая: ну вот она я, бери меня, не стесняйся, я сделаю всё, что ты, маленький черновицкий мальчик, захочешь. Но что-то сдерживало меня. Какое-то извечное цеховое чутьё потомственного стекольщика подсказывало мне: «Будь осторожен, это стекло слишком тонкое для тебя, оно легко разобьётся и ранит тебя». Я, как ни странно, прислушался и сдержал себя. А вот мой товарищ, назову его, за давностью лет, С., не устоял перед чарами Аллы Алексеевны. Об этом немедленно узнал её муж, электросварщик 6-го разряда крупного новосибирского завода, и прямо перед Новым годом зверски избил наглеца электродами для электросварки. С. после излечения вынужден был перевестись в Томский университет.

Преподаватель из города Александр Петрович Скворцов вёл семинары по механике. Он был типичной канцелярской крысой. У него была отличительная привычка: во время семинаров он любил подбрасывать кусок мела. Именно поэтому он всегда был весь в мелу и заслуженно получил кличку «Белый». Характерно, что всегда испачканной мелом была у него и ширинка. Как туда попадал мел, для меня осталось загадкой по сей день. Он запросто мог с места у доски кинуть в студента, зевающего на последнем ярусе большой физической аудитории, кусок мела и попасть ему в лоб.

А ещё Александр Петрович любил заигрывать с девушками нашего курса. Он замолкал, когда в дверях появлялась опоздавшая студентка, специально акцентировал на этом внимание, а потом долгим похотливым взором провожал её на место. Его желания легко читались в мелких западающих глазёнках и на сальных губах. Частично эти желания он, очевидно, реализовывал потом во время так называемых «отработок», когда приглашал проштрафившихся девушек в вечернее время в самые дальние и заброшенные аудитории факультета.

Это коротко о главных. Были и другие преподаватели, которые запомнились меньше. Но у нас не было ни одной откровенной сволочи и ни одного взяточника из числа преподавателей. Нам очень с ними повезло. Спасибо им.

Поезд замедляет ход, вижу мост, переезжаем через Прут, впереди вокзал, мужик с мешком яблок стоит на перроне, визжат тормоза, лёгкий толчок – и вагонная дверь уже открыта. Выхожу на перрон. Стою. Только несколько дней тому назад я покинул по-зимнему красивый и сильно холодный Академгородок, а теперь я в Черновцах. Медленно обвожу вокзальное здание и прилегающие к нему окрестности слева направо хозяйским взглядом собственника. Всё моё. Это мой родной город.

Как только я ступил на перрон, чувствую под ногами что-то родное и тёплое. Это родное и тёплое растекается по всему моему телу, и я ощущаю счастье, много счастья. На перроне вокзала в стороне стоит несколько пожилых людей, говорящих на идиш. И ещё одна щедрая порция родного и тёплого вливается в моё тело.

От вокзала до дома решил пройтись пешком. Хочу убедиться, что ничего не изменилось в моём родном городе за пять месяцев. Прямо напротив вокзала дом, который я белил ровно год назад. От него в обеденные перерывы бегал на вокзал за пирожками с мясом. А вот угловой дом по улице Хмельницкого, в котором живёт Игорь Михайлович с семьёй.

Мама и отец знают, что я приеду, но не знают, когда точно. Мама открывает дверь и плачет. Когда я уезжаю, мама плачет, и когда возвращаюсь, она тоже плачет. Отец сидит за столом. Он знает, что по правилам я к нему должен подойти, а не наоборот. Я подхожу и сажусь напротив отца.

Сразу бросается в глаза, как сильно меня ждали в этом доме, как меня любят и хотят мне во всём угодить. Мне почему-то стыдно, что мне было хорошо в Новосибирске без родителей, в то время, когда им было плохо без меня.

Садимся за стол. Сегодня будем есть холодец. Этот холодец ждёт меня уже несколько дней. Мама в одиночку не может приготовить холодец, и отец, по-видимому, помогал ей. Его не нужно заставлять, он любит помогать маме со сложными блюдами. Мой отец никогда не приготовил сам себе стакан чая и не поджарил яйцо. Зато он всегда участвовал в приготовлении холодца, буженины, солёных арбузов и варенья.

На столе свежая целая буханка хлеба и, как всегда, ломоть вчерашнего хлеба, который мама будет доедать. Я протягиваю руку, беру чёрствый ломоть, откусываю большой кусок и продолжаю держать хлеб в левой руке. Мама бросает на меня свой мягкий взгляд. Мне хорошо: сегодня мама будет есть свежий хлеб.

После ужина стали пить чай с вишнёвым вареньем. Ах, какое вкусное варенье! Моя мама делает самое вкусное вишнёвое варенье в мире. Что же ещё нужно человеку для полного счастья?

Заговорили о моей учёбе. Я выкладываю свою зачётную книжку на стол. Мама открывает её и читает, потом показывает отцу. В каждой строке зачётной книжки стоит «отлично». Они стараются скрыть свои эмоции, а я смотрю на них – и всё вижу, и всё понимаю.

Стало поздно. Отцу завтра рано на работу, и он пошёл спать. Мама постелила мне в прихожей на диване и тоже пошла в спальню. Запах моей юношеской постели по подвальному сырой, ни на что другое не похожий, незабываемый и родной до боли. Мне спать не хочется. Мне не хочется, чтобы этот вечер закончился. Я готов оставаться в этом состоянии вечно.