Сергей Кучерявый - Лабиринты. Роман

– Мама, мама, проснись! Что с тобой? Ты что кричишь? – теребил Наташу сын Саша.

– Саня.., привет.., – она тяжело дышала и с видом, будто только что прилетела с Альфа Центавры пыталась произнести что-то адекватное, – я уснула да? Кошмар приснился, всё хорошо мой дорогой. А где братик твой? Где Рома? – испуганно спросила Наташа.

– Мам ты чего? Ты же сама его на машине отцу отвезла погостить.

– Да? А ну да, да, точно…

– С тобой все в порядке? – уже подшучивал Саня.

– Да, да… А что там у тебя с уроками?

– Мам, какие уроки? Карантин ввели! Никто не учится! – торжествовал он.

– Точно! Карантин! Я вспомнила! – вновь на каком-то своем языке заговорила она.

– Ты какая-та странная сегодня. Я поем у себя в комнате, можно?

– Да, да сынок, конечно.

– Точно странная. Надо пользоваться моментом!

– Карантин, точно! Италия!

Пытаясь разместить в своей голове эти две реальности ту, где была только что и привычный мир она погрузилась в размышления, вооружившись привычным блокнотом и несколькими карандашами. Наташу очень сильно встревожил этот полёт, хотя она уже и много лет была причастна ко всякого рода эзотерики, выделяя астрологию, космо и био энергетику и прочую магию. Она регулярно изучала законы вселенной, её лабиринты отражений бесконечности, которые совершенно одновременно присутствовали в каждом человеке, она погружалась в различные измерения и тонкие материи, но подобного с ней ещё не случалось. С одной стороны, проанализировав недавнее путешествие, размышляла она, открываются новые возможности получить знания и опыт, а с другой стороны это была некий призыв сверху, некая миссия, задача. Конечно же, она без единого колебания, без какого-либо потайного сомнения уже была наготове искренне включиться в работу, но вначале необходимо было составить план и собрать команду.

Совершенно бесполезной кажется та армада вопросов, что нетленно присутствует в сознании каждого, вероятно они там бытуют ещё с тех времен, которые в принципе невозможно даже хоть как-то обозначить. Сколько-то там тысячелетий, эпох, лет до наших дней человек всегда размышлял о небе, о Земле, о стихиях, о жизни и о смерти. В различные сложные, тяжёлые периоды жизни почему-то мысль о смерти никогда не покидает внутреннее пространство человека и ведь совершенно не важно, какого уровня и в каком статусе он находится. Эти размышления или скорее фантазии то и дело всплывают на горизонте сознания человека в какие-то острые ассоциативные моменты, а после, когда жизненный накал проходит мимо, не тронув его эти незыблемые мысли вновь затихают и опускаются на донышко подсознания и находятся там до первого зова, неважно какого параноидального ли, осмысленного ли, или же так промежуточного требования. Да, смерть как момент неизбежен и любой разумный представитель в той или иной степени об этом факте задумывается, но вот если бы человеку, скажем, известна была бы примерная дата этой черты, о чём бы он задумываться? Свалился, к примеру, внезапно поставленный диагноз или волна эпидемии застала врасплох и вот он стоит с этой охапкой снега за шиворотом, о чём он думает? Наверное, всё зависит от его качества восприятия жизни. Одни ринутся в последний вояж, с головой окунаясь во все тяжкие, другие, не имевшие при былой жизни сил чтобы быть личностью начинают пускать реки слёз, охотно начиная от всех принимать сочувствия ища в этом спасение, а кто-то вообще замкнётся в себе или может даже кто будет в срочном порядке завершать какие-то дела, обещания и давно поставленные, но отложенные на неопределённый срок задачи. Особо сложно такие тупиковые испытания приходится тем кто, имея заболевание, сам в шкуре бесполезного врача начинает отчётливо понимать и осознать все происходящие и грядущие стадии развития этого финального трамплина.

Больничный изолятор был смежный, общая дверь, небольшой тамбур и два отдельных лазарета с разделяющей их стеной, в котором имелось окно, от чего пространство казалось больше. Главврач Николай Николаевич и его друг эпидемиолог Павел Степанович находились вроде бы как под арестом, но карантин допускал несколько иное к ним отношение. Дело никуда не двигалось просто шли дни.

– Николаич, а чего ты не бреешься, как папуас ходишь, а?

– Не нравится, не смотри! Я вообще давно думал к усам бороду отпустить, но все как-то не до этого было. Хоть перед смертью занятие.

– Да брось ты, перед какой ещё смертью? – потягиваясь на кровати, возмущенно зевал Степаныч.

– А то ты сам не знаешь?! – отрезал главврач, раздраженно переключая очередной новостной канал на висевшем под потолком телевизоре, – какая разница, что обычный суд, что высший, тамошний суд?

– Ты же врач! Ты же сам прекрасно знаешь и понимаешь, что нет там ничего! – в очередной раз за столько лет он вновь пытался оспаривать эту тему. Единственным и кардинальным отличием в этом диалоге было то, что он на этот раз просто не мог закончиться как все предыдущие по одной причине, в те разы любое тупиковое развитие противоположных мнений сглаживались по средствам алкоголя, и соответственно весь диспут заканчивался пьяными объятиями, но не в этот раз. Но Павел продолжал подначивать друга, – любая наука, любая нормальная философия тебе это докажет!

– Ооо, ты еще Канта вспомни!

– И вспомню! И даже процитирую, если понадобиться! – не на шутку заводился Степаныч, изредка болезненно откашливаясь.

– Твоя ошибка знаешь, в чем заключается? – ещё больше раздражая собеседника своей умиротворённостью, главврач получал явное удовольствие от беспокойства оппонента. Он, развалившись, сидел за стеклом напротив и поглаживал отросшую щетину, вероятно воображая, что у него уже есть симпатичная бородка.

– И в чем же?

– В том, что ты если и смотришь вглубь, то всё равно видишь там только поверхность, только гладь, которая охотно отражает привычную всем материальную реальность. И ты всё никак не можешь выйти за эти рамки, ты вроде оперируешь большим объёмом знаний, но всё равно перекладываешь их на материю, на осязаемые вещи, что не всегда правильно мой друг Горацио! Хи-хи…

– А на что мне их ещё проецировать скажи мне на милость? На ту мутную чушь, которую пропагандирует церковь? В которой всё так зыбко и не ясно? Где одно прикрывает другое, какая-то круговая порука под чьим-то, уверен весьма выгодным покрывалом!

– Да, я про религию и слова не сказал! Ты сам первый обмолвился, – с намёком на бесполезность разговора, нехотя продолжал Николаевич, – религия – эта система, она работает и нам незачем туда лезть. А тебе дураку тот же самый Кант русским языком по-немецки сказал, что Бог находится далеко за гранью нашего понимания! И что не нужно по отношению к этим высоким материям применять свою ущербную человеческую логику, не нужно!