Сергей Кучерявый - Лабиринты. Роман

– Хорошо умник, объясни мне тогда, почему существуют войны, убийцы разные, вся эта грязь, которая у нас повсюду, куда не плюнь? – часто мелькая перед окном и отрывисто жестикулируя Степаныч распалился до предела.

– Опять двадцать пять, как до тебя не дойдет, что простая подмена вопроса искажает твою тугодумную картину мира! Не почему? Не за что мне такое? А для чего!? Для чего! Элементарно Степаныч! И тогда вся грязь заставляет мозг иначе работать, если он есть, конечно, хи-хи… Всё, абсолютно всё придумано высшим разумом, чтобы нам тут не скучно жилось, – вновь главврач хихикнул, тем самым показывая, что устал от этого трезвого разговора, – и деньги твои любимые и эпидемию эту тоже дали нам для чего-то. Хотя чисто с профессиональной точки зрения, я не могу понять, почему вакцина себя так повела? Такого просто не должно было случиться! Да ещё такой эффект, паралич, лёгкие, не могу понять. Ну, вероятно уже и не надо, раз так!

– Да потому что я это сделал! Я добавил в неё ещё один компонент, в этот сука коктейль Молотова! – с криком взорвался Павел Степанович, – когда она после согласования находилась у нас в лаборатории, в эпидемиологии! Мне предложили, я согласился!

– Кто тебе предложил? Кто тебе вообще мог такое предложить? Ты чего несешь, придурок? – слегка на повышенных тонах недоумевая, выдал главврач.

– А ты сам не догадываешься кто? Я не спрашивал, для чего, для кого всё это понадобилось! Просто выбрал из двух зол ту, в которой и вознаграждение не хилое и карьера! А вакцину против того что у нас сейчас с тобой мы уже получили! Скоро выйдем отсюда здоровые, – смягчившись, словно вышедший на волю фурункул, Степаныч горделиво растекался, наивно предвкушая пополнение запасов своего тщеславия, – прости, ну не мог я тебе раньше этого рассказать, не мог, пойми.

– Хрен мы отсюда выйдем, – тяжело проговорил Николай, крепко охватив голову руками. Он потерянно и беспорядочно водил ладонями по лицу, по волосам, при этом что-то неразборчиво бормотал, – ты.., ты скажи, тебе сколько лет? Двадцать? Ты что, пацан зелёный?

– Чего ты взъелся? Я знаю, что ты не перевариваешь власть в любом её проявлении, в любых погонах, поэтому и не стал заранее тебе ничего говорить, я же знаю тебя.

– Нет, ты не проститутка, – огненной лавой взорвался Николаич. Он с грохотом ринулся к стеклу, словно хищник в клетке да так, что его собеседник тут же отскочил, – ты урод! Ты конченый урод! Ты сам понимаешь, что ты сделал?

– Чего ты орешь? Все нормально будет! – сквозь кашель пытался вставить тот.

– В крематории нам нормально будет! Какая вакцина? Кто там о тебе сука вспомнит? Я теперь понял, я теперь всё понял, все пазлы сошлись! – не прекращаемым потоком дико выдавал Николай, – посмотри ублюдок, эту вакцину, которую по официальной версии я утвердил, в которую ты тварина положил гос сука заказ, она уехала в страны Европы как гуманитарная помощь! Прежний, изначальный вирус да чёрт бы с ним его можно одолеть! И я это сделал, пока… Ты понимаешь, что это значит? Ты взгляни, взгляни на Европу, посмотри! Откуда у них там столько больных? Они пачками умирают! А симптомы идентичны нашим! Не знаешь, откуда это всё взялось? Не заметил, нет? Они у нас с тобой один в один! Если бы ты хоть каплю разбирался в медицине, не в твоих вонючих бумажках, а в настоящей практике то ты бы давно понял, что тебя использовали как презерватив и там же бросили, в подворотне, – весь красный, вспотевший от волнения он стремительно терял силы. Он, тяжело дыша, опустился на одно колено, пытаясь хоть как-то собраться.

– Не гони волну! Это вполне может быть совпадение! Они гарантию дали, что не оставят нас и знаешь, я им верю!

– Тебя что опыт коммунизма ничему не научил? Там тоже все искренне верили в светлое будущее. И что? – уже хрипя, он продолжал выходить из себя, в беспамятстве кричал и без разбора ударял о стены руками – нет, ты не проститутка, ты Иуда! Погнался за монетой! По трупам пошёл за грёбаной копейкой!

Главврач, опираясь о стену, находился почти на полу, задыхался и корчился то ли от начала активной фазы вируса, то ли от полного нервного истощения. Степаныч смотрел на него каким-то детским взглядом, в котором легко можно было прочесть искренность, привязанность к другу и одновременно полное непонимание всего того масштаба, всей серьезности слов о реальном положении дел произнесённых в его сторону.

Эпидемия, подобно острой сплетне начала расширять свои границы, поголовно отправляя всех на карантин. Но, не смотря, ни на что, многие социально дезориентированные группы людей принимались напоказ и наперегонки игнорировать многие серьёзные предупреждения, воспринимая всю ситуацию в целом не более чем словоохотный марафон, подливая, таким образом, горючее масло во всеобщий огонь нарастающей катастрофы. Вика в один из вечеров привычно расхаживала по тесным, до боли знакомым квадратным метрам комнатки своей подруги, в которой преобладали не совсем привычные детали в обиходе женского интерьера. Даже у самых близких и частых гостей любой как новый, так и старый экземпляр мог вызвать неподдельный интерес или даже какой-то внутренний страх переплетающийся с бурным восторгом. Лена, будучи мастером некоторых восточных боевых искусств, естественно тяготела к различному холодному оружию, ко все возможной амуниции и прочим попутным вещам. Одну из стен украшала небольшая коллекция, в которой были, пара японских катан, три кинжала, кривая сабля и массивный скандинавский меч с весьма непростым узором и рядом камней на рукояти. По бокам красовались чьи-то латы, искусно расписанные мастерской рукой, а также бросалась в глаза большая чёрная картина, на которой красные бархатные розы олицетворяли собой неразлучность любви, нежности и смерти. Со стороны могло казаться, что Лена в культуре боевых и медитативных искусств, в философии поединков, намеренно ищет избавление от излишней агрессии, от озлобленности и от прочей нерадивой энергии, но ей было абсолютно всё равно как её видят в обществе, она просто занималась тем, что ей нравилось и находилась там, где чувствовала себя на своём месте. Учитывая её шальной характер, она никому ничего не собиралась объяснять, тем более доказывать и порой из-за этого на неё часто обижались даже близкие люди. После того, как в её жизни случился тяжелый развод, она ни с кем более не делилась своими откровениями и продолжала уверенной рукой категорично отвергать любую теплую жилетку всеобщего сочувствия. Может быть, эту жесткую специфику её характера в своё время ещё старательно приумножил муж, который, как впоследствии, выяснилось однажды заблудился в рутинном тумане, где и пристрастился к ударам по вене. Тогда в тени быта и ограниченной искренности, что в наш век занимает почетное место на пьедестале мировых проблем эти чёрные подтеки в сознании мужа оставались никем незамеченными.