Леонид Подольский - Инвестком

– Представляете, – запинаясь от злости и обиды рассказывала Рита, – завод уже несколько лет не работает. На территории одни бомжи и собаки. Заводоуправление закрыто, везде железные двери и амбарные замки, только изредка появляются непонятные девочки. Женщины, что должна дать разрешение, нет неделями, и никто не знает, когда она будет. Это её соседка, нашей Таранцевой, они раньше сидели в управлении в одной комнате, вместе пили чай, с мужиками гуляли. Таранцевой ничего не стоит зайти к ней домой и взять бумагу. Это она нарочно, сволочь, чтобы я каждый день ездила в тмутаракань… Там даже телефон отключили. Её заело, что фирма берёт с нее деньги. Будто мы обязаны бесплатно корячиться.

В конце концов, пришлось пожаловаться Ирине. Барзани обещала поговорить с Таранцевой, но обещание не сдержала. И вот, когда комната с великими муками была продана и Таранцева получила свои доллары, Ирина потребовала заплатить ей двести долларов за вариант.

– Я полагал, что оказываю вам услугу или что заплатит Таранцева, – возразил Игорь. – Если вы хотели получить деньги, нужно было предупредить заранее.

– Я могла бы обратиться к Воронскому, – со свойственной южанам вспыльчивостью, так что даже акцент стал резче, почти закричала Барзани. – Вы взрослый человек, сами должны понимать. Давайте двести долларов.

Она наступала на Игоря со всей своей двухсотдолларовой яростью, теснила грудью и прижимала к стене: Игорю показалось, что Барзани хочет его ударить – он не знал, что делать с этой одержимой, не бить же и не отталкивать женщину.

В тот день они расстались почти врагами, некоторое время даже не здоровались. Но постепенно страсти улеглись, ни Игорь, ни Барзани никогда не возвращались к этому неприятному эпизоду, и со временем Игорь убедился, что Ирина Барзани очень даже неглупая женщина. Примерно год спустя она обратилась к Игорю снова. На сей раз Ирине требовалось устроить российское гражданство для своих грузинских родственников.

Сама Ирина была из Грузии, из Тбилиси, как оказалось, йезидка [1] Йезиды – курды-христиане. – раньше Игорь про йезидов никогда не слышал. Ирина приехала в Москву с родителями и почти взрослыми детьми в период короткого, но слишком бурного правления Гамсахурдиа. Хотя она и её родные внешне совсем не отличались от грузин, их напугали лозунги победившей на тот момент партии: «Грузия для грузин», начинающаяся гражданская война и нарастающая разруха. В Москве Ирина почти сразу устроила себе российское гражданство и приобрела квартиру. Позднее Игорь поинтересовался у Алексея, как она сумела это провернуть.

– Обыкновенно, как все, – усмехнулся Алексей; он как раз собирался в суд и злился на Барзани, – через фиктивный брак. С настоящим мужем она развелась специально ради фиктивного брака, а он воспользовался случаем и женился на бывшей любовнице, грузинской еврейке, и уехал с ней в Израиль. А Ирина выселила из Москвы алкоголика.

У Игоря к тому времени имелся налаженный канал для оформления гражданства и регистрации в Смоленской области. Года за два до того он продавал комнату таджикской семье, зарегистрированной в Холм-Жирковском. К удивлению, у таджиков, недавно зарегистрированных в Кулябе, оказалось российское гражданство. Рахматулло, глава семейства, человек продвинутый, недавний инженер, занимавшийся теперь мелкой торговлей, похвастался, что оформил гражданство в Холм-Жирковском, и предложил Игорю помощь, за деньги, конечно, – регистрировать в этом райцентре и делать гражданство всем желающим.

Потребность оформить регистрацию появилась у Игоря очень скоро, однако канал дал осечку. Рахматулло привёз из Холм-Жирковского паспорт с печатью о регистрации, но сопровождающие документы оказались перепутаны, из Москвы человека не выселяли. Рахматулло поехал снова и опять привёз не те бумаги. Его вины в этом не было, документы неправильно оформляли в милиции. Но Игорь больше не мог ждать, дело прогорало, он потребовал адрес следующего посредника. Рахматулло, слегка посопротивлявшись, сдался и навсегда выпал из цепочки.

Следующей оказалась Татьяна. Игорь, предварительно созвонившись, купил билет – четыре часа в купе до станции Сафоново и он попал в другой мир. В Сафоново было темно и безлюдно, жалкие домишки тонули среди сугробов. Игорь переночевал в пустой и убогой гостинице с удобствами в конце коридора и с первым семичасовым автобусом отправился в Холм-Жирковский.

Татьяна с семьёй – муж, родители и дети-школьники – как и Рахматулло и ещё несколько десятков семей, были то ли беженцы, то ли мигранты из охваченного гражданской войной Таджикистана. В самый разгар войны, оставив семью в посёлке, где жили почти одни русские, но всё равно стало опасно, где давно закончилась всякая работа и люди сидели без денег и без надежды выбраться в Россию, где иные, не выдержав, всё бросив, уезжали в никуда – Татьянин муж с бригадой строителей отправился в Смоленскую область: в Холм-Жирковском строителям обещали за работу жильё. Они проработали почти год, но их обманули. Тогда на помощь неумелым мужьям отправились жёны, более искушённые в тонкостях жизни, человеческих душ и поселковой дипломатии, с последними запасами быстро обесценивающихся денег. Татьяне, отчасти благодаря этим деньгам, а отчасти благодаря проявленной к ней жалости, удалось зацепиться за нищий посёлок почти на самом западном краю необъятной, но недоброй к своим российской земли, получить кособокий домик с двориком и маленьким садом у самой околицы, где давно никто не жил.

Когда Игорь вышел из автобуса, было ещё совсем темно. Он долго не мог сориентироваться. Вместо автостанции перед ним располагался пустырь, на пустыре – маленький домик. Безлюдье, сугробы, метель. Чуть поодаль чернели разбросанные пьяно дома, так что невозможно было определить, где проходит улица. Пока рассветёт следовало дожидаться на крошечной автостанции, но там оказалось очень жарко и грязно, свободные места отсутствовали напрочь и прямо на полу вперемешку спали похожие на бомжей мужики и бабы. К тому же Игорю требовалось спешить, чтобы застать Татьяну дома. Её дом должен был находиться в конце перпендикулярной улицы. Впрочем, назвать это улицей было нельзя: широкое поле с глубокими ямами, занесёнными снегом, куда провалишься – погибнешь, не докричишься; со стогами сена под снегом, напоминающими горы. Понять, где тротуары, не было никакой возможности; дома, вместо того, чтобы располагаться по прямой линии, разбросаны были самым причудливым образом, и ко всему – метель. Игорь, проклиная всё на свете: эту глушь, российскую дикость и неустроенность, мороз, свои городские сапоги и слишком тонкую дублёнку – ноги и уши даже под опущенной бобровой шапкой начинали мёрзнуть – шёл вдоль улицы, стараясь держаться ближе к заборам, но заборы не были сплошными, по ту сторону время от времени злобно бесновались собаки. Иногда собаки выскакивали на улицу или на заменявшее её снежное поле, тогда приходилось их обходить, делая большой крюк и сильно рискуя провалиться. Наконец, Игорь добрался до Татьяниного домика. Тот оказался кривой, приземистый, чуть ли не до окон врос в засыпанную снегом землю, но какое это сейчас имело значение – в нём были свет, тепло, жизнь. Во дворе залаяла собака, Игорь долго стучался в заледеневшее слепое окно, пока, наконец, к нему вышел – в валенках и телогрейке – Татьянин отец. Сама Татьяна уже с час, как ушла торговать на рынок. Вслед за Татьяниным отцом Игорь прошёл в дом.