Алина Ермолаева - Целуй меня, моя любовь

Я помню, что сначала исчезла нежность. Мы по-прежнему занимались любовью, но той нежности, с которой мы прикасались раньше друг другу, между нами больше не было. Мы стали воспринимать друг друга, как нечто повседневное, движения наши стали механическими, и мы перестали писать друг другу длинные, наполненные нежностью, строки. А ведь нежность – это очень важно.

«Нежность – это радуга на твоём отвердевшем после жутких разочарований сердце, – писал мне когда-то ты. Нежность – это отголоски и нюансы твоей любви, без которых никогда не получился бы столь божественный аромат. Нежность – это мощь твоей бессмертной души. Это твоя сила и твой оплот. Береги ее, не дай убить в себе. Никому».

И мы ее не убивали. Она умерла в нас сама. Нет, вряд ли умерла, скорее, заснула очень крепко. Ведь теперь ее во мне столько скопилось, что даже сердцу больно.

Мне так хочется написать тебе. Просто спросить, как у тебя дела. А потом выдать какую-то банальщину про себя, мол, у меня все хорошо, хоть ты и не спрашиваешь. Просто завязать разговор о том, о сем. Повспоминать общих знакомых, наши смешные моменты и дни, в которых нам вдвоём было так хорошо. Мне так хочется позвонить тебе, чтобы просто услышать твой голос, и я беру телефон, но потом вспоминаю, что давно стёрла твой номер из его памяти, чтобы обезопасить себя. И тут же смеюсь сама над собой, конечно, сквозь слёзы, ведь я знаю его наизусть. Мне так хочется прокричать тебе: «Ну, как ты там, мой герой? Доволен своей свободой? Счастлив?»

Спросить по-дружески о новых подружках и промолчать о моих друзьях. Мне так хочется поговорить с тобой.

Но меня больше нет. Катастрофически нет в твоей жизни.

А ведь ни один человек до тебя не принимал меня вот так полностью. Одни видели во мне только свет, который слепил им глаза, и они восторгались мной. Другие, напротив, воспринимали только мою темную часть, игнорируя все хорошее, что во мне есть. А ты взял меня в свою жизнь со всем моим цветным спектром, прекрасно видя, как дурное, так и лучшее во мне. Взял и полюбил меня такой, какая я есть – и ангелом, и демоном. Полюбил меня настоящую.

Скажи, любовь моя, как ты мог меня предать? Ведь мы же с тобой еще в детстве прочли «Маленького принца» и прекрасно помним о том, что нужно быть в ответе за тех, кого приручили. Мы, конечно, тогда с тобой не знали, какими жестокими бывают люди друг с другом. А это такой мир. Сегодня тебя любят, и твой телефон разрывается от звонков и сообщений, а завтра ты никому не нужен. Сначала тебе клянутся в верности, а потом ты видишь, как быстро тебя меняют на кого-то другого. Это такая жизнь, здесь все не по-настоящему, люди играют в других людей, изображая искренние чувства к ним. Это такая реальность – здесь есть лишь ты и твоё одиночество. Все остальные только кажутся.

Мы ведь, правда, искренне верили, что способны перевернуть этот мир. Ты говорил мне, перебирая мои пальцы, что никогда не отпустишь моей руки, никогда не дашь мне уйти. Что же ты со мной сделал теперь? Как же ты так мог? Так легко променять меня на нее?

Он не сразу это осознал, но его жизнь постепенно стала затягиваться липкой паутиной страха. А когда понял, что боится, не смог точно определить, чего именно. Ему было страшно, что Вероника не сможет выносить малыша, и он умрет, как все дети от Анны. Но его также страшило и рождение этого ребенка. Он отчетливо понимал, что его не хочет. Он не просто хотел детей, он их хотел от Анны.

Но ее по-прежнему не было. И он боялся за нее. Что если вдруг ее похитили и до сих пор держат в каком-нибудь заброшенном домике в лесу? Что если какой-то маньяк издевается над ней, пока он мирно спит рядом со своей новой женой в их просторной московской квартире?

Эти мысли были настолько ужасны, что он трусливо гнал их прочь, ненавидя себя за свое малодушие.

– Саша, давай поедем к морю, я вижу, что тебе непременно нужен отдых, – предложила однажды утром Вероника.

– Но тебе может быть вреден перелет, – возразил он, в душе не испытывая никакого сочувствия к жене.

– Я была вчера у доктора. Беременность протекает нормально. Я спросила его о перелете, он одобрил.

Он оторвался от экрана телефона и посмотрел Веронике в глаза. В них было столько надежды и мольбы, что ему стало совестно. А ведь он даже не спросил ее о визите к врачу.

– Я должен закончить постановку, – уже нехотя возразил он.

– Всего на недельку. Наберешься сил, и снова в бой.

Она его уговорила, и уже через три дня, наскоро собрав чемоданы, они вылетели к морю.

Там они провели замечательную неделю. Он совсем не думал об Анне. Они много гуляли вдоль берега, крепко держась за руки и строя планы на будущее.

– Когда малыш родится, наймем няню, – весело щебетала Вероника. – Уж очень мне хочется снова вернуться к работе.

– Ну, не сразу, конечно, – возражал он, – но, думаю, через месяц уже можно будет подумать об этом.

Они намеренно не узнавали пол ребенка. Вероника хотела сюрприза, Александру же было все равно.

– Главное, чтобы малыш родился здоровым, – утверждал он.

– Непременно таким и будет, а еще очень красивым и талантливым, с такими-то генами.

Эта тема одновременно льстила ему и смущала. В себе он был уверен. Но вот Вероника не была красавицей, да и талантов у нее особых не наблюдалось. Она была мила, заботлива и трудолюбива. Но таких, как она, миллионы.

«Вот если бы на ее месте была Анна». Эту мысль он быстро выгнал из головы, заменив ее более разумной: «Если бы она здесь была, ты бы так мирно сейчас не гулял, а нырял бы сейчас где-нибудь с аквалангом или вел быстроходную яхту. Это ненормальная не дала бы тебе ни минуты спокойного человеческого семейного отдыха. Вы бы ругались через каждую фразу, а потому вернулись бы домой не отдохнувшими, а изрядно измотанными».

С Вероникой он вернулся в Москву загорелым и бодрым. Всю неделю он высыпался, много гулял и ел свежие морепродукты. Впервые за долгое время он чувствовал себя хорошо.

Он был почти счастлив, когда открывал дверь своей квартиры. Той самой, что они когда-то купили с Анной, долго и яростно споря о том, какой должна быть обстановка в ней. Ему нравился минимализм. Аня обожала всякие мелкие штучки и везла их отовсюду, чтобы захламить ими все полки и стеллажи. Он видел, что Вероника потихоньку складывает их в отдельный шкаф, освобождая просторы квартиры для его творческой мысли создателя. И совершенно этому не возражал. Все эти сувенирчики, статуэтки и вазочки всегда раздражали его, а теперь лишний раз делали больно, напоминая об Анне. И он был в душе благодарен Веронике за то, что она избавляла его от напрасных страданий.

– Ну, вот мы и дома! – радостно заявила Вероника, войдя в квартиру.– Я пойду приму быстренько душ, а потом приготовлю нам поесть.