Александр Залманов - 36,6. Температура детства

Родители на меня очень сердились, говорили, что мне их ни капельки не жалко и что я – растяпа. Я и не отрицаю, что растяпа, но ведь нарочно я никогда ничего не терял. Просто я забывал где-нибудь какую-нибудь вещь, а когда за ней возвращался, то ее почему-то на месте уже не было.

В тот год весна была какая-то холодная. Уже прошли весенние каникулы, наступил апрель, а повсюду еще лежал снег. Грязный, рыхлый, ни в снежки не поиграть, ни в футбол, ни даже в классики. Самое тоскливое время!

После урока русского языка учительница велела не расходиться.

– У меня важное сообщение. Приближается 22-е апреля – день рождения Владимира Ильича Ленина, – голос учительницы торжественно звенел. – В этот день самых достойных будут принимать в пионеры!

Про пионеров мы все уже знали и про Ленина, конечно, тоже.

Когда я был еще совсем маленьким и даже не ходил в школу, папа иногда брал меня с собой на прогулку в парк. Чтобы туда добраться, надо было сначала перейти большую улицу, а потом проехать целых три остановки на троллейбусе. Возле троллейбусной остановки располагался огромный стенд, на котором очень крупными буквами была сделана надпись «Лучшие люди нашего района». Из-под стекла на меня смотрели большие черно-белые фотографии незнакомых мужчин и женщин. Их лица были серьезны и неприветливы.

– Кто это? – спросил я.

– Здесь же написано «лучшие люди района». Ты ведь сам уже умеешь читать.

Мы стали разбирать подписи под фотографиями: слесарь-инструментальщик, автомеханик, водитель автобуса, воспитательница детского сада, фрезеровщик, начальник цеха, ткачиха, сварщик. Было одно смешное название – карусельщик.

– Он что, в парке на карусели работает?

Папа засмеялся: «Нет, это такой станок есть, карусельный».

– А почему тебя здесь нет?

– Я же в другом районе работаю. Здесь все по месту работы.

– А в другом районе ты есть?

– Тоже нет, – вздохнул папа.

– А мамы почему нет? Она ведь в нашем районе работает. Ты же сам говорил, что мама у нас лучше всех!

– Я в другом смысле говорил, не про работу. Я тебе потом объясню.

– Разве мама плохо работает?

– Конечно, нет! Мама очень хорошо работает. И вообще, это ничего не значит.

– Что не значит?

– Ну, фотографии эти.

– А зачем их тогда повесили?

Папа пожал плечами: «Сам не знаю».

–Пап, а это кто? – Я показал на большущий, больше всех фотографий, крашеный пенопластовый профиль лысого человека с бородкой. Мне показалось, что это лицо я уже где-то видел.

– Это наш дедушка Ленин, – сказал папа.

Я очень удивился. Я ведь точно знал, что моего дедушку зовут Мишей, и фамилия у него другая, и бороды у него никакой нет, только усы.

– Никакой он мне не дедушка! – закричал я. – Мой дедушка – Миша!

– Да тихо ты! – Папа зачем-то огляделся по сторонам. – Я же не говорю, что это твой личный дедушка. Это наш общий дедушка, мой тоже.

– И мамин?

– И мамин.

– И дедушкин дедушка?

Папа задумался.

– Может быть, не знаю. Нет, наверное. Я тебе потом все объясню.

Потом, когда я учился в первом классе, нас водили в Мавзолей, и мне было страшно, потому что я никогда еще не видел настоящих мертвецов. Сначала мы долго стояли у каких-то ворот, потом шли в длинной очереди вдоль высокой кирпичной стены. Я еще запомнил, что кирпич был необычного темно-красного цвета. В Мавзолее было прохладно и сумрачно. Мы спускались по лестнице, и я старался не смотреть в ту сторону, где на постаменте стоял стеклянный гроб, как в «Сказке о мертвой царевне». Я даже зажмурился.

– Смотри! – Вовка ткнул меня локтем в бок.

Мне было очень страшно, но я приоткрыл глаза и повернул голову. Передо мной лежал небольшого роста старичок с желтоватым лицом. Одна рука его была сжата в кулак. От неожиданности я шагнул через ступеньку, потерял равновесие и полетел вниз. Время тотчас как-будто остановилось. Так бывает во сне: ты летишь, летишь и никак не можешь упасть. Вот-вот сейчас случится непоправимое: я разобью стекло и упаду прямо ТУДА, и этот старик схватит меня своей желтой рукой, той самой, которая сжата в кулак. Или еще хуже, я упаду туда, и ОН от этого испортится. Что будет тогда со мной? Мне хотелось закричать, но я не мог, потому что кругом была мертвая тишина.

Так тоже бывает во сне: ты кричишь, что есть силы, набираешь воздух в легкие, даже открываешь рот, но никто тебя не слышит, и ты сам себя не слышишь. Вдруг чья-то железная рука схватила меня за шиворот. Высоченный солдат, стоявший до этого неподвижно, как манекен, поймал меня, словно котёнка и, легонько подтолкнув, направил к выходу.

На Красной площади было солнечно, шумно и весело, но разговаривать почему-то никому не хотелось.

Голос учительницы перестал звенеть и зазвучал обычно, как будто она диктует домашнее задание.

– До конца недели всем нужно принести деньги на галстуки. Всем понятно?

– Галина Петровна! – Это Вовка поднял руку.

Вовка – мой лучший друг, а Галина Петровна его не любит, потому что он неважно учится и плохо ведет себя на уроках. Вовкина мама говорит, что он мог бы учиться лучше, просто ему усидчивости не хватает.

– Галина Петровна! А зачем деньги всем приносить, если в пионеры будут только лучших принимать?

– Я сказала, что лучших будут принимать в день рождения Ленина и в торжественной обстановке. У остальных есть шанс до конца года исправиться. Тогда их тоже примут в пионеры. Всем понятно?

Пионерские галстуки были двух видов: «шелковые» и «простые».

«Шелковые» галстуки были алого цвета и стоили примерно, как десяток яиц, а «простые» кумачового цвета и стоили подешевле. Через несколько дней учительница напомнила нам про галстуки.

– Ну, кто еще не сдал деньги?

Все стали друг на друга оглядываться, кто-то протягивал деньги, а Вовка вынул из бокового кармана аккуратно сложенный красный ситцевый галстук.

– Вот, мама мне сама купила.

Учительница повертела галстук в руках. Видно было, что она чем-то недовольна.

– Это не годится. Ты же знаешь, что в нашей школе все пионеры носят другие галстуки. Другого цвета. – Галине Петровне не хотелось говорить, что другого цвета – значит шелковые, то есть более дорогие.

– Мама говорит что, может быть, меня вообще в пионеры не примут, а лишних денег у нее нет.

– Ну ладно, посмотрим. – Галина Петровна убрала галстук в ящик своего стола.

Настал долгожданный день. Я уже собирался выходить из дома, когда мама преградила мне путь в прихожей. В руках она держала берет и шарф.

–Ну-ка, надень быстро! Посмотри, что творится на улице! Ты что, заболеть хочешь?

Мама всегда так говорит, но мне еще ни разу не удавалось заболеть по собственному желанию. Я вздохнул. Погода действительно была отвратительной, но из наших ребят почти никто не носил шарф, а тем более берет с этим дурацким хвостиком на макушке. Только Миша Ласкин, но он и так был отличником, носил толстые очки, и с ним никто не хотел дружить, потому что ему нельзя гонять в футбол из-за близорукости. Остальные ребята зимой ходили в ушанках, а потом надевали кепки или вообще так обходились. Мне тоже хотелось носить кепку, но мама сказала, что мне это совсем не идет, и что в кепки у меня вид, как у шпаны. Я надел шарф (для этого пришлось сначала снять куртку), кое-как нацепил берет (все равно потом спрячу в карман) и побежал в школу.