Александр Алекс - Вкус детства

Первое, что я вспоминаю из раннего детства – свою улицу в посёлке, пролегающую вдоль реки Самары. Одноэтажные домики с палисадниками у фасадов, пыльную дорогу летом и привычную грязь с лужами в непогоду.

Как-то в погожий весенний денёк я был на улице у калитки; мама белила в палисаднике фасад дома, смотрящий на дорогу одним окошечком, которое поблёскивало на солнце радужными зайчиками. Наблюдал, как она ловко управляется с побелкой, и самому хотелось поработать щёткой. Мама отвечала, что мне этим ещё рано заниматься, но я продолжал канючить. Рассердившись, она сказала, что мне ещё рано, что испачкаюсь, предложила найти другое занятие, а не то загонит меня домой. Насупившись, я стоял и не знал, чем заняться.

Напротив нашего дома заскрипела дверь в высоких воротах, появился соседский мальчишка, старше меня года на два. Он махнул рукой, подзывая.

Я обрадовался и побежал к соседу, который тут же заговорщицки спросил:

– Хочешь конфету?

В послевоенное время, да ещё в селе, дети не были избалованы лакомствами…

Он сбегал домой и, выйдя за ворота, вручил мне на зеленой крючковатой палочке нечто красное, изогнутое и утончённое на конце, сказав, чтобы я откусил. Не ожидавший подвоха, веривший всему, что говорят, я смело откусил хвостик, чуть разжевал и….ай, ай!

Слёзы брызнули из глаз, во рту заполыхало адским огнём, я заревел во весь голос.

Соседа это развеселило, он расхохотался, показывая на меня пальцем, приплясывая и приговаривая: «Обманули дурака на четыре кулака!»

Через минуту прибежала испуганная мама. Увидев в моих руках стручок красного горького перца, сразу всё поняла и вырвала его из моих рук, отбросив в сторону. Быстро отвела домой и стала промывать водой нестерпимо горящий рот.

Так я получил свой первый в жизни урок коварства…

Из того раннего периода жизни в памяти осталась и ещё несколько важных событий.

Запомнились вечерние молитвы мамы под образами у коптящей лампадки, истовые поклоны.

А однажды наша набожная мама решила нас с братом Славиком покрестить. Было мне тогда лет пять. По её настоянию, отец согласился на трудное по тем временам путешествие в соседнее село, в церковь с нами – двумя малыми детьми в летнюю жару.

В памяти запечатлелась картинка: мы едем на телеге всей семьёй по оренбургской степи – степи моего детства. Была поздняя весна или начало лета, точно не помню, но всё цвело и благоухало. В тех краях уже к июлю неистовое солнце выжигает траву до обугленного состояния, особенно вдоль железной дороги Оренбург-Куйбышев (теперь – Самара). Рядом – асфальтовая трасса, появившаяся здесь гораздо позже. Тогда мы ехали по грунтовой просёлочной дороге.

Мы тряслись по наезженной колее из красноватой суглинистой почвы. Путь лежал в село Платовка, где была церковь, до которого от нашего посёлка примерно день езды на лошади.

Помню, как я смотрел на нескончаемую степь, на небо без единого облачка, слушал пение жаворонков, провожал глазами порхающих бабочек и стрекоз. Спрыгивал с телеги, ловил кузнечиков и долго бежал, за телегой или обгонял её.

Хотя мы выехали из дома очень рано, прибыли в село только к вечеру. На всю округу это была единственная церковь.

Помню отца, мечущегося в поисках ночлега, поскольку уже темнело. Он не нашёл, всё уже было занято, поэтому мы разместились в большом сарае у церкви, где находилось много людей. Они лежали вповалку на земле на своих подстилках, кто на соломе. Эти люди приехали также со своими нуждами: крестить детей, на исповедь, венчаться, приурочив события к церковному празднику, кажется, к Пасхе.

Отец, долго не мудрствуя, по-крестьянски бросил на земляной пол охапку сена, и мы улеглись на душистой сухой траве. Я лежал и видел, как в распахнутые двери сарая заглядывала луна, наблюдал звёздное небо, ощущал запах остывающего знойного дня…

На этом воспоминания тают. Как крестили, что говорил батюшка, как возвращались из церкви, всё это кануло в небытие…

Не знаю почему, но правду говорят, что родная земля тянет к себе неодолимой силой. Без всякого преувеличения скажу, будучи более взрослым, когда приезжал на родину, словно крылья вырастали, хотелось кричать от переполняющего душу необъяснимого, щенячьего восторга.

Так было и в последнее моё посещение родных мест в двухтысячном году… Нас с женой возил муж сестры моей жены, на своей машине к родственникам, по местам, где родились и жили их родители.

Мы купались в озере на родине отца жены – Макара Елизаровича, побывали на Соль-Илецком озере, где с давних пор ведётся добыча соли, и в котором невозможно утонуть, настолько оно солёное. Плавали в нём, принимая солевые ванны, есть там кафе из чистой соли.

На обратном пути в Новосергиевку, заехали к Виктору – старшему брату по матери в Сырт, где пообщались часа два, он пригласил нас к столу. Поговорили, вспоминая прежние годы…

Знал бы я тогда, что это была последняя наша встреча, задал бы множество вопросов о родителях, о том, что теперь не даёт мне покоя.

Глупая детская самонадеянная беспечность. Мы полагаем, что вечны, что всё ещё впереди…

В те же годы запомнилось, как мы на Рождество ходили с ребятами нашей улицы по домам – славить Христа. Под предводительством старших гурьбой, под завывание вьюги, перебегали от двора ко двору.

Смутно помню, как переживал, что не знаю слов рождественской песни. Мне кто-то сказал, что это не столь важно, главное, чтобы я открывал рот, делая вид, что пою.

И вот стучимся в очередной дом. Везде нас пускали на порог радушные хозяева. Ребята постарше с ходу бодро затягивали: «Рождество Твоя, Христе Боже наш…», малышня, и я в том числе, стояли в общей толпе и подтягивали за старшими. Каждого одаривали, чем могли.

После посещения нескольких дворов, наше пение стало уверенней, и гостинцы обильнее посыпались в карманы.

Какие тогда были гостинцы, я плохо помню, кажется, это были кусочки колотого сахара, перепадали также пирожки с мясом или капустой, а то – деревенская краюха хлеба, мелкие монеты, очень редко – конфеты.

Всё равно, радости и счастья от этого было не меньше, не то, что у нынешней детворы, которую задаривают дорогущими современными подарками в огромных количествах. Святки для нас были настоящим праздником!

На нашей улице жила моя крёстная мать, хорошая женщина. Но то, что она хорошая, я понял гораздо позже, когда мы с отцом вернулись с Дальнего Востока после смерти мамы. Эта добрая тётя постоянно звала к себе, но я почему-то упорно не шёл, всё откладывал, стеснялся. Потом оказался в детском доме.