Кристина Риши - Лето одной жизни

«Потом, завтра искупнусь», – медленно втягиваю в легкие влажный, слегка пахнущий рыбой, воздух. Вечернее солнце золотит гребешки слабых волн, над высокой травой и кустарниками вьется тоненькая мошкара. Боги мои, сегодня понедельник, время к шести, а значит, где-то в далекой Москве миллионы уставших людей заканчивают работу, обзванивают последних клиентов, считают последние на сегодня цифры, уныло занося их в отчеты. Выпивают последний на сегодня чай или кофе, чтобы спешно выбежать на улицу – ухватить кусочек теплого вечера с августовским солнцем и почти безоблачным небом. А потом – бежать на остановки, в метро, в пробки…

Я никогда не любила работать. Сколько себя помню, никогда не могла увидеть себя счастливой в наемном труде, какой бы ни была сфера. Как можно быть счастливой, когда время твоей жизни, твои ритмы принадлежат другим? Когда приходится вставать ни свет ни заря, ехать куда-то, кому-то звонить, с кем-то говорить – все это по чужому расписанию, словно двигаешься по чужой траектории жизни, постепенно забывая свою где-то на обочине прожитых лет.

Теперь у меня есть лето. И лето – только мое, никому не отдам, никто не посмеет забрать его у меня! Лето и я – мы идеальная пара, друг друга не бросим, не предадим, не забудем. Я кладу мое лето в рюкзак воспоминаний и еду дальше – высматривать золотые закаты над пшеничными полями, радоваться новому щедрому вечеру.

ДОМ

Счастливые люди никому ничего не должны. Они обязаны миру только тем, чтобы их становилось как можно больше и как можно быстрее. Счастливые люди пишут одинаковые тексты. Суть их, что счастье – в настоящем, в здесь и сейчас. И мой текст – такой же неоригинальный, но все-таки понимаю, что каждому нужно свое «здесь и сейчас». Мое счастье пахнет сливовым вареньем, ранними яблоками, спелыми травами, цветами в старых бутылях, песнями любопытных птиц, притихшей водой озер и прудов, небом в круглолицых пушистых облаках. Хочется, наконец, срастить с собой в монолитную историю, перестать жить чужое. Прекратить бегать за чуждыми образами как будто счастья. Не моего.

Спускаюсь по крутой лестнице на первый этаж. Длинная веранда распахивается окнами в лес. Дом стоит на пригорке, внизу шелестят о тайном кустарники, деревья и мои мечты. Отец построил дом больше двадцати лет назад, первая родительская дача: поляна картошки, грядки, непременный парник, борьба с сорняками, комья налипшей тяжелой глины на лопатах осенью. «Когда вырасту, никакой картошки, никакого огорода!», – думала я тогда, десятилетней.

Прошло двадцать лет. Я переехала сюда на год с мужем. Посадили кабачки, тыкву, морковь, вырастили огурцы, капусту и зелень. Пермакультурно обживали участок, копали, рыли, высеивали, замешивали крапивное удобрение, поливали – страшно вонючим, на радость кровососущим. И, конечно, пару кустов картошки! Правда, не окучивала, сама выросла, собрала осенью целое ведро. Гордилась! Тогда уже придумали сдавать дом в аренду под семинары, тренинги, йогу. На выходных летом приезжали шумные женские группы, занимались йогой на зеленой лужайке перед домом, шумели, пили чай, произносили много умных слов, снова пили чай. Ночью шаманили, жгли костры, пели мантры. Соседка через овраг визгливо кричала на мужа:

– Включи что-нибудь нормальное! Или ты хочешь слушать, как они там молятся?!

В ответ через овраг на нас неслось хриплое пение Любы Успенской или Миши Шуфутинского.

Потом из моей жизни исчез муж, а вместе с ним и возможность жить в доме. Возвращение в город далось бесконечной внутренней болью, прекращавшейся лишь на время летних выходных. Однажды я посмотрела в зеркало и увидела уставшую потухшую женщину. В этом чужом ей мире она никак не могла найти свой дом.

Несколько лет я прилежно обманывала себя городом, попытками построить карьеру, заработать денег, найти, наконец, мужчину по сердцу и для жизни. А из зеркала каждое утро на меня устало, с укоризной смотрела грустная женщина. Счастье бежит за тобой по пятам, цепляется за подол, как маленький капризный ребенок, просит остаться с ним. Забыть все свои важные дела. Прямо сейчас. Оно не желает слушать, что у тебя какие-то там взрослые планы на жизнь.

Несколько лет я самостоятельно сдавала дом в аренду под тренинги. Потом грянула пандемия, людям запретили собираться группами, учиться, работать – жить как раньше. Я сидела на удаленке и гадала, что будет дальше. Потом сама заболела, всю осень провела на лекарствах в маленькой квартирке посреди большого шумного города. Потом снова – наемный труд, без радости, надежды на лучшее, даже без регулярной зарплаты.

Когда весной начала выглядывать из-под земли первая зелень, ощутила, что во мне закончилось все: силы, вера в лучшее, желание жить. Хвала всем богам, меня вовремя сократили! Я моментально собрала вещи и уехала готовить дом к летнему сезону. Не знала, что будет дальше. Но точно знала, что лето будет моим.

– Работать – не важно. Важно, чтобы деньги были, – говорит мне по Вайберу мой крестный, дядя по маминой линии.

На Украине у крестного – дело всей жизни – скрипки. Он мастерит их с нуля, с дощечки, с образа звуков, которыми она должна петь. А еще дядя – травник. Вероятно, нежелание работать и интерес к травничеству у меня от него.

Перебираю мешочки с травами, они пахнут жарким июлем, отраженным солнцем в воде, моей скоропостижной любовью.

Дон Алехандро подсказал мне идею сдавать дом в аренду через «Авито». Теперь лето обеспечено пропитанием, бензином, коммунальными платежами и даже – недолгими поездками, например, на Ладогу.

Теплая крыша над головой, дождь с утра выстукивает поверху чечетку. Кошке хорошо спится под его танец, а мне – уютно варить варенье, джем, новые главы моей счастливой незаметной жизни. Рассматриваю свое счастье как детский «секретик»: зарытые в земле, под стеклом лежат цветы, травки, бусины, фантики – смешная девчачья дребедень. Если бы можно было положить под стекло мою печаль, она выглядела бы мозаикой калейдоскопа: чуть повернешь – узор уже иной. Любуешься, изучаешь, иногда – молча, но чаще пишешь слова, чтобы запомнить. Счастье и печаль – вместе. Пойду посмотрю на спящую наверху кошку. Может быть, даже поглажу, чтобы услышать нежное, внезапное, вопросительное, спросонья:

– Мур?..

Как будто спрашивает: зачем тревожишь?

О ЛЮБОВИ И ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ

Сидя в летних качелях перед домом читаю Халеда Хоссейни «Бегущий за ветром». История любви и предательства. Любви. И предательства.

–Ты хочешь, чтобы я так о тебе рассказывал всем следующим женщинам?

– Следующим женщинам?..

– Да!

Почему я не встаю, не топаю ногами, не даю ему пощечину? Не хлопаю дверью, в конце концов? Где мои вопли: «Ты в своем уме?! Ты сам понял, что сейчас сказал?! Женщине, с которой у тебя связь, заявить прямой речью, что она – проходная фигура, временная история?!» Где мои выкрики справедливости? Застряли в горле. Вместо них я тычусь невидящим взглядом в огонь, не дыша, не шевелясь, боясь обрушить кипяток негодования в сторону сидящего рядом.