Игорь Райбан - Кассетный клуб

Теперь он обернул воловью шею в мою сторону, устремив пустой бесцветный взгляд исподлобья, уперевшись ладонями в стол:

– Мы раньше не встречались. Я бы запомнил лоха…

Он прибавил пару крепких словечек в конце словесного оборота. Здесь нейтральная территория. По неписаным законам, разборки, убийства с ножом, – в городе запрещены, тем паче в баре, кроме драк на кулаках. За это сейчас в условиях карантина без суда и следствия ставят к стенке, правых и виноватых.

Но его нож, пока спрятанный в рукаве, почти готов острием вверх вонзиться под мои ребра. Он не пожалеет меня.

Знаю заранее. Уже конец зародившийся бойне.

О начале речи не идёт.

– Чего молчишь, ущербный. Базар не вывозишь…

Я кладу ладонь на пятерню похожую на ковш, которым черпают воду и улыбаюсь. Это непросто, заставлять себя улыбнуться, раздвинуть губы в ухмылке. Очень непросто. По многим причинам Моя улыбка вышла не ахти какая, но я правда, поверьте мне, старался. Гримаса, да хоть куда фотографируйся, и вешай фото на стенд погибших героев за отчизну. В каждой школе есть такой. Он прибит к стене, обтянут ватманом, поверх него парят звездочки или повешен флаг. Хотя здоровяк не оценивал мои старания, он поднял одну ладонь со стола, задумчиво почесал щёку с щетиной, которая выросла за день.

– Кречетов, отойди от персоны! – вдруг произнес кто-то над нами довольно громко и внятно, с нотками угрозы, также морального подавления всякой агрессии.

Я удивленно поднял вверх голову, дабы узреть что это, или кто. Явившийся бог для правосудия, или мой пьяный глюк, знающий откуда-то приёмы НЛП. Нет, видение оказалось вполне обычным подростком. Только необычайно высоким, чрезвычайно худым, но его худоба не выглядела как изрядная дистрофия, скорее как мальчишеская стройность, которая даётся в детстве лишь отъявленным шалопаем.

Комбинезон из джинсы, кожаная курточка с заклепками и молниями, которая была распахнута, лишь усиливали впечатление, что он молодой человек, только слегка постаревший, который будто провел неделю в борделе, находящимся где-нибудь в Амстердаме, на бульваре красных фонарей.

– Позволишь присесть?

– Валяй сынок, – отозвался я, поражаясь его дерзости, сразу переходить на «ты».

Его длинные волосы, стриженные почти под каре закрывавшие уши, взметнулись по сторонам, когда он резко подвинул свободный стул к себе, и уселся.

Я с любопытством разглядывал негаданного гостя к столу, который ладонями неловко поправлял упавшие пряди рыжеватых волос на лоб, как бы зачесывая их назад к затылку.

Его прическа не была женским «каре», или старорусским «горшком», которым стригли бояре своих холопов.

Было нечто иное на его голове.

А на лице два шрама: один на подбородке, другой над бровью, немного сломанный нос, которой придавал ему вид стреляного воробья. Здоровяк меж тем почтительно улыбнулся, также задом удалился поминутно кланяясь.

– Фредди, – коротко представился он, я нисколько не удивился: Фредди так Фредди, мне какое дело, – пусть назовётся Люцифером, – лишь бы не мешал.

– Джоник.

– Да? Джоник?

Он удивлённо привстал, потом присел, радостно хлопнул себя по джинсовым ляжкам:

– Вот так встреча! Наконец-то!

– Не понял вас. Ты меня знаешь, вьюноша? – спросил я его.

Его лицо вспыхнуло и покоробилось, будто от тяжкого оскорбления, но потом выражение смягчилась:

– Нет, пока нет. Слышь, а чего повязка на глазу?

– Долго рассказывать, Фредди.

Что ж. Ладно. Я легенда. Наверно.

Но я не из того кино «я – легенда», где всё вымерли.

Совсем наоборот. Людей вокруг до хрена и больше.

Джон, Джоник. Кто не слышал позывной, лучшего следопыта былого фронтира. Мои заброски и глубинные рейды, стали классикой, занесены в учебники. Шучу. Мне остается только шутить, когда больше нет одного глаза.

Что вы знаете о жизни, люди на блюди.

Когда вам отрезают глаз. Похожее чувство.

Чтобы пройти ад и выжить – надо отдать за вход и за выход.

Было дело, я чуть не подох в одной из вылазок.

Напарник притащил меня к своим, потом вертушка, госпиталь. А черная повязка поперек лба, результат недавнего случая. Она теперь закрыла шрамированную впадину на лице.

Когда зараза, из поврежденного лба, перешла на глаз, пришлось, ампутировать. Меня больше не узнают при встречах.

Ни к чему известность, только так, когда назовусь, тогда вроде опознают. Теперь получаю пенсию как участник БД, работаю егерем в местном леспромхозе, расположенном на отшибе Эн-ска. Так живу, точнее сказать, существую.

– Джоник, – я повторил слово.

Позывной с армии, когда был силовиком, или кличка из детства, кто уже помнит, зачем так приклеилось.

В те, отчаянные времена, пацаны под впечатлениями от просмотров забугорных фильмах в коммерческих видеосалонах взяли моду переделывать свои имена.

Так появились Сэмы из Семёнов, Майклы из Мишей.

В том числе Женьки превратились в Джонов.

Я был тогда мал и худ, поэтому мне досталось уменьшительная копия.

«Джоник» – снова воспроизвел нараспев, уже тише, почти про себя, чтобы гость не заметил.

Это слово, нет набор букв и согласных звучаний, навевало тоску о чем-то неизбывном.

О чем… странно, странное место, да вообще.

Тогда я выиграл в той передаче миллион рублей.

Обросший, с жуткого похмелья, после остановки на бурную ночь в гостинице, явившись с помятым пиджаком на съемку передачи. Всё было настроено против меня; тот добрый ведущий в очках, у него тоже фамилия такая добрая, каверзные вопросы, громкий шум в зале с криками, – кто этот плебей.

Дало ли мне право на счастье?

Вряд ли. Целый миллион мне так и не отдали.

Безумцы меняют Мир, но вряд ли они спасут его, как последний вопрос в том раунде ток-шоу.

Так говорил Фрейд, штатный психолог на тестах, он учился где-то в заграничных университетах головомойной науке.

Мы встретились, когда я хотел поступить на службу в МЧС, после военных переделок, потом подружились, найдя в друг друге интересных собеседников.

Хотя там, в армейке, тоже встречались Фрейды.

Один из них был военнообязанный фельдшер, с купленным дипломом психолога, поэтому получил прозвище такое, усугублявшим свое положение изрядным потреблением войскового спирта из аптеки. Из которой систематически бывали недостачи, нам, младшему комсоставу, конкретно прилетало.

– Фрейд должен заканчивать со спиртом. Довожу до вашего сведения. И должен трахатся анально… – Так я доложил нашему начальству на утреннем построении батальона. – А то распустились…

Смешно – Фрейд анально.

Тот настоящий Зигмунд Фрейд в гробу перевернулся бы, увидев сейчас какие мы делаем умозаключения насчет полового акта.

– Молчать!… – хотя тут должно следовать троекратное уставное «ура».