Василий Дворцов - Поэмы

Русь моя, дщерь моя, и славутница…
Царь тебе миропомазанный —
Оберегщик и страж заказанный,
Страж недрёманный добродетелей,
Душехранник сквозь лихолетия.
Чистотой твоей век заботиться —
На Суде с меня страшно спросится.
Власть моя что клеть золочёная:
Русь – невеста Христу речённая.
Русь моя, дщерь моя, и славутница,
Выжгу я в тебе бесопутницу…

Выжгу-вырублю, до костей псом выгрызу…
Жезлом выбью дурь, палом выкурю,
По грехам вложу в клещи мытарю.
Как парша ползёт рать бесовская —
Ересь папская да жидовская.
Кто, как Царь миропомазанный,
Исцелитель на то посаженный,
Остановит смерть встречной смертию,
Осечёт соблазн твёрдосердием?
Выжгу-вырублю, до костей псом выгрызу…
Русь до святости саблей выскоблю.

Тело мое
изнемогло,
и дух болезнует.
Струпы душевные и телесные умножились,
и нет врача на земле, что б нашёл исцеление для меня.
Ждал я, кто со мной воскорбит, но нет никого. И утешителей не сыскал я.
Так воздали люди мне злом за добро, за любовь же непримиримой ненавистию.

Царь игуменом стал за землю Русскую…
Да не ис пола эти, деспота !
«Исполать» ваша лживо мерзкая:
Настоятели погрязли в вотчинах,
Пересуды заушно склочные.
Иноки аль ростовщичники —
Кто толкнул Ивана в опричники?
Свёл задруг святою порукою
Что б молитву творить сугубую?
Царь игуменом стал за землю Русскую
И пошёл с помелом, псов уськая.

Милостью, Господи, твоею милостью
Новая почалась история:
Преклонились Казань с Ливонией,
Астра-хань с Мордвой, с Черемисами
Понесли ясак – меха с ризами,
То Руси ко свадьбе прида́нное
Ей к очелью подвеска славная.
Глянь, Жених-Христос, как с лампадою
Ждёт невеста Тебя, честью радуя!
Милостью, Господи, твоею милостью
Воссияла Русь сквозь тьму истиной.

Ополчилась тьма на Царя Московского…
На едиственно Православного.
И султан, и папа тщеславные
На Россию зевы разинули,
С двух краёв своих рати двинули.
Двадцать лет уж война-побоище
Обращает мир в пепел-гноище.
Шведы, крымцы, литва с ногаями,
Мои земли людом истаяли.
Ополчилась тьма на Царя Московского…
Ангел выжег сердце отцовское…

Тело моё
изнемогло,
и дух болезнует…
Страшный Ангеле, не устраши мене маломощнаго…
нести крестоносную хоругвь Православия на Российском царствии…
ХАН ДАВЛЕТ I ГЕРАЙ

Орду вёл из Крыма – сто двадцать тысяч! Крымцев, ногаев, осман, янычар…
Сто тысяч убиты, в урусах забыты… В джана-душе зацвёл анчар.

Ночами знаком беды восходила, горем грозилась звезда Кейван.
Под Молодью головы в пыль обронили мои Хаспулат и Шардан.

Я слышу стоны своих пехлеванов – зачем не умер тогда я сам?
Сынов своих вижу смертные муки… Меня, Джабраил, зачем спасал?!

Батыры Орды слегли вдоль Пахры… Горы мёртвых вовек не убрать.
Кеф е не видеть рабов-кафиров, рабынь-христианок Стамбулу не знать.

Над горькой полынью призыв на молитву, звучит одинокий азан.
Не скоро родятся в аулах галибы, что б вновь полонять москвитян.

Орду вёл из Крыма – сто двадцать тысяч… Сто тысяч слегли без могил…
Сто тысяч ногаев, османов и крымцев Кейвану в урок заплатил.
ИСТВАН БАТОРИ – КРОЛЬ СТЕФАН

Gloria dare petram! —
Участи слава!

Посмевшая принять порфирный
Константинополя черёд
И своенравно весть свой род,
Не внемля «Городу и Миру»,

Наследничеством византизма
Московия обречена —
Infernum tuleris, страна
Лукавой тьмы и фанатизма!

Века борьбы, века тиснений,
Века бескомпромиссных битв.
Вражды, проклятий и молитв,
Торгов, интриг, отрав, растлений…

Но вот свелись и срок и место —
Захлопнут ортодоксов мир
Внутрь ятаганов и секир
Последним отступом над бездной.

И срок и место без сомнений:
Зажат гяур и еретик
В кругу разгневанных владык
Орд, султанатов и империй.
Стокгольм и Прага… Лютер, друзы…
Шираз и Рим, Сарай и Гданьск…
Социст и суфий, францисканск —
Все, все сошлись в одном союзе,

В желанье гибели России.
В решимости стереть с земли
Её погосты и кремли,
Её ученье о Мессии.

Right: aeth i ops non alb e scit —
Нет, эфиоп не отбелим.
Славянством status не вместим,
Медведя папа не окрестит.

Iumenta rex, domin serv o rum!
Скотов владыка, царь рабов, —
России свалкой быть гробов,
Тебе прослыть кровавым вором!

Боец и маг – того не зная —
Из рода древних колдунов,
Я избран средь Шомье сынов
Синклитом истинных хозяев.

Рожденьем венгр и лютеранин,
Османской силой Польши Кроль,
Я – сублиматор тайных воль:
Я – сын Imperium Romanum
И сателлит Magna Soldanus…
Из Трансильвании щелей
Меня ввели в ранг королей,
Что б яды все сочетовались.

Лишён наследников, и права
Прокладывать свою судьбу,
Я принял ордер на борьбу
С московской дерзкою державой.

Предназначение моё —
Сжить православную вселенскость —
Потомков Рюрика надменность
Закончит мною бытиё.

Во мне все ненависти слиты.
Все ярости, что до тоски,
Змеиной вязкою в тиски,
В клубок вокруг души завиты.

Всего лишь слово бесит – «русский».
Только звучанье – «московит».
От них мне горло леденит,
И ворот делается узким.

Родина… Радость… Родник. Сенокосы…
Родина снегом по грудь и до крыш…
Майские ветры, ливнёвые косы.
Неба ночного краплёный черныш…
Сказки с лежанки такие густые
Тянутся, тянутся, сладко сопят.
Люди лесные и звери святые
Любят и люлят сопрелых ребят.
Всполохи тихо под печью рябят.

«Кровь наша с века свободолюбива» —
Прадед и дед из кукушкиных гнёзд. —
«Доля ж бродяг не особь прозорлива,
Слишком подвластна вычурам звёзд».
Где оно, счастье? В каком государстве,
В княжестве или станице какой…
В чём оно, сладкое, – в барстве? в бунтарстве? —
С памятью выжженной да воровской
Прадед истаял теснимый тоской.

Дед не нажил ни сохи, ни толкуши —
Лишь старобылки да байки в углу.
Так что, исклёван жар-птицами в душу,
Батя невесту привёл из вогул.
С битвой, с погонею дочь Куучая
Выкрал бийкему аж с Конды-реки.
Днями Аима упорно молчала,
В полночь чуть слышно под бубен пурги,
Голосом робким себе напевала.

Пела Аима о братьях-медведях,
О шестиноге-лосе средь планет…
Куклу слепую согрев на коленях,
Пела жежёнка в четырнадцать лет.
А через год те же самые песни
Русскому сыну баюнила мать:
«Тётушка-солнце кочует вдоль бездны…
Утром встречать, да росой угощать…
Всем же пока засыпать. Засыпать»…