Татьяна Минченко - Лук на подоконнике и верба под столом

А что, если бы нынче утром я

умер от простуды?! Ведь никто

из вас и понятия не имеет об

истории этого трамвайчика, как,

впрочем, и о многих других

важных вещах.

Мемуары папы Муми - тролля

Вся вереница этих образов, живо воспроизведённых сотни раз, очаровывала

меня в воспоминаниях не меньше, а даже больше, чем в действительности.

«Исповедь», Жан-Жак Руссо

Как быстро стали исчезать с лица земли привычные с детства вещественные доказательства нашего бытия! Живёшь себе смиренно с гусиным пером несколько веков – раз, и в обиходе уже печатная машинка. Пыхтишь над ней, осваиваешь целое столетие, а её шаровой молнией сметает компьютер. Раньше можно было приспособиться к лучине и чугунку и ощущать себя полноценным членом общества целую жизнь. А нынче только успевай уворачиваться от пинг-понга сменяющих друг друга инноваций.

В былые времена над вещами чахли. Их чуть ли не одушевляли: берегли, ремонтировали, передавали по наследству. Теперь главное – ни к чему не прикипать, чтоб легко и весело нестись в даль светлую. А ведь каждая вещь, с которой ты вырос, откладывается в твоём мозгу, как фотоснимок тебя прежнего. Можно, конечно, отряхнуть её прах и переступить, но это значило бы лишиться своей взлелеянной и возлюбленной уникальности. Мы этого делать не будем и без стеснения обратимся к картотеке – из чего же мы состоим?

И пока человечество вовсе не осталось без фигового листа артефактов, срочно зафиксируем на бумаге образы наших детских оберегов. Пусть лучше они звенят колокольчиками в наших сердцах, чем нынешняя повелительница умов – голая, бесстыжая, ничем не прикрытая информация.

Мир, описанный в книге, пропущен через мясорубку времени и личного опыта автора. Как кусок мяса, луковица и батон хлеба совершенно не напоминают фарш, так и этот текст далёк от давней реальности. Девочке из прошлого и в голову бы не пришло, что истории, с ней приключавшиеся, когда-нибудь, как акробаты на батуте, подпрыгнут, перевернутся в воздухе и – сделав фантасмагорический кульбит, – окажутся в далёком будущем.

Мало о чем из прошлого так сожалеешь, как об уходе из жизни аппаратов с газировкой. Несправедливо это! Булки остались, мороженое на каждом шагу, соков залейся, квас всех видов, а стакан газировки выпить негде. Автоматы ещё при их жизни стали мемом. Из немногих тогдашних развлечений они были самым доступным и радостным.

Ярко-красного цвета, округлые и уютные, они были приманкой для населения и позволяли быстро и дёшево утолить жажду. Стакан искрящейся газировки, колючей и воздушной на вкус, за одну копейку! За три уже можно получить деликатес – шипучку с сиропом. Кто желал вкуса погуще, опускал две трёшки подряд или выхватывал стакан пораньше, до того, как пузыристая струя разбавит сироп до положенной консистенции.

Мы обпивались веселящим напитком, представляя себе, понятное дело, шампанское. В наш джентльменский набор, помимо утоления жажды, входило ещё несколько развлечений. В ванночке, в которой купали стакан, непременно надо было помыть руки, а потом устроить аттракцион: облить друг друга брызгами воды, нажимая на край решётки пальцем. Обязательным условием выполнения ритуала, являлось, конечно же, отсутствие вокруг взрослых. Иначе всё удовольствие было бы испорчено.

Не знаю, как другим, но мне лично водоносные автоматы казались порталом в сказочный мир старика Хоттабыча. Только там – дразнящие заморские чудеса, типа ковра-самолёта, а тут наяву – реальная, но непостижимая для детского сознания магия. Очередь меня не смущала. Наоборот. Во-первых, ты видишь результат, повторяющийся из раза в раз, и поражаешься, как это жонглёр не уронил ни одной кегли. Во-вторых, следишь за удовольствием, получаемым другими. Кто-то пьёт стакан залпом, ухватив его всей пятернёй. Кто-то смакует, аккуратно держа стакан и оттопырив мизинец. В-третьих, у тебя появляется время на предвкушение волшебства, и перед твоим внутренним взором встаёт подробная картинка. Вот ты бросаешь в таинственную щель маленькую монетку, видишь зажжённую лампочку, нажимаешь на кнопку, слышишь ворчание внутри, ждёшь щелчка, впиваешься глазами в металлическую пасть, провожаешь взглядом кляксу сиропа, затем ловишь в фокус стремительный водяной гейзер и, наконец, жадно пялишься на шипящий сверкающий фейерверк в твоём стакане. Потом медленно протягиваешь руку, берёшь добычу и отходишь с ней в сторону. Непременно отходишь в сторону. Чтоб не спеша сполна насладиться наконец этой минутой.

Трёшки в народе ценились, как потом двушки для телефонных аппаратов. Неудачники иногда даже выклянчивали их у прохожих. Невинный агрегат, проглотивший три копейки и не давший взамен воды, вызывал первобытную ярость у некоторых страждущих и подвергался избиению. Сначала по нему стучали ладонью. Если монета не выплёвывалась, в ход шёл кулак. Очередь в таких случаях не роптала, а, напротив, сочувственно вздыхала. Наиболее сообразительные перебегали на всякий случай к другому поильнику, подальше от чужого несчастья.

Алкоголический люд пользовался автоматами как пунктами проката стаканов. Брали их для жгучей надобности, использовали по прямому назначению – без баловства – и возвращали на место. Обеззараживалось всё путём прямого ополаскивания тары струёй воды. Микробы тогда никого особо не интересовали и потому, обиженные пренебрежением, они ни к кому и не приставали.

В семейных устных хрониках годами циркулирует мамин рассказ о спасительной миссии газировки, возвышающий этот напиток до вершин эпических. После страшного ташкентского землетрясения 1966 года группу молодых специалистов из Москвы отправили туда на помощь местным градостроителям. Мама оказалась в составе десанта. Дело было летом, и жара стояла воистину азиатская. Ценность воды, и так драгоценной в этих краях, возросла невероятно. Поэтому для северных пришельцев, не ведающих про спасительные халаты и тюрбаны и не взявших с собой зонтиков – по понятным причинам, – единственным способом передвижения по городу стали перебежки от одного автомата с водой к другому. Выпитый стакан газировки, с маминых слов, тут же выступал каплями на теле, собирался в струйки и стекал на мягкий пластилиновый асфальт небольшой лужицей. Поэтому хитроумные инженеры – мамины коллеги – рассчитали специальный маршрут от гостиницы до конторы, петляющий между аппаратами и напоминающий по абрису головоломное созвездие.

Ничего восхитительней описания бани Петровым-Водкиным я не встречала. Его мемуары и без того выбивают из колеи, а тут ещё эротический запретный мир глазами ребёнка – мальчика, попавшего в стихию первородного Эдема. Маленького Кузьму, как водится, брали на женскую половину, что до какого-то возраста считалось абсолютно нормальным. Мне так не повезло. В баню я ходила с мамой. Понятно, что ничего выдающегося, кроме варварской романтики первобытного обряда очищения, мне не пришлось лицезреть. Не знаю уж, хорошо это или не очень, но даже силясь вообразить себя шестилетней в мужском отделении, я теряю нить Ариадны на подступах к раздевалке.